‘... эта система пока еще только в младенчестве..., много было достигнуто в короткие сроки и есть все основания полагать, что точность Ракеты может фактически сравняться с точностью других боеприпасов артиллерии для любых необходимых целей полевой службы.’ Полковник сэр Уильям Конгрев. 1814.
ПРОЛОГ 8-ого декабря 1812, английские солдаты впервые вошли в Адрадос. Деревня избежала войны. Она лежит в той части Испании, что к востоку от северной границы Португалии, и хотя граница была неподалеку, немного солдат прошли ее единственной улицей. Однажды приходили Французы, три года назад, но они бежали от английского Лорда Веллингтона и бежали так быстро, что у них едва ли было время, чтобы остановиться для грабежей. Позже, в мае 1812 пришли испанские солдаты, Гарнизон Адрадоса, но жители деревни не возражали. Было всего лишь пятьдесят солдат, с четырьмя пушками, и как только орудия разместили в Старом Замке и Сторожевой башне снаружи деревни, солдаты, похоже, решили, что они свое отвоевали. Они пили в деревенской гостинице, флиртовали с женщинами у ручья, где на плоских камнях, было удобно стирать, а летом две деревенские девушки, вышли замуж за канониров. По какому-то недоразумению внутри Испанской Армии, «гарнизону» направили конвой с порохом, предназначавшийся для Сиудад-Родриго, и солдаты хвастались, что у них больше пороха, и меньше орудий, чем в любом артиллерийском отряде в Европе. На свадьбах устроили самодельный фейерверк, и жители деревни восхищались вспышками взрывов, эхо которых разносилось по долине. Осенью часть испанских солдат дезертировала, устав охранять долину, в которую так и не вошел ни один солдат, и поспешили вернуться в свои родные деревушки, к своим собственным женщинам. А потом пришли английские солдаты. И то был всем дням день! Адрадос не был местом большой важности. Здесь, как сказал священник, водились лишь овцы и тёрн, а еще священник сказал жителям, что это делает деревню святым местом, потому что жизнь Христа началась с овечьих яслей и закончилась терновым венцом. Но жители деревни и без священника знали о священности Адрадоса, и причина была в том, что привлекало в Адрадос гостей, на Праздник 8-ого декабря. Много лет назад, никто точно не знал, сколько, даже священник, но в те далекие дни, когда христиане в Испании сражались с мусульманами, Матерь Божья посетила Адрадос. Все знали эту историю. Христианские Рыцари под тяжелым натиском отступали долиной, и их командир остановился помолиться у гранитного валуна, нависавшего над краем прохода, который уходил на запад, к Португалии, как вдруг это произошло. Появилась Она! Она стояла на гранитном валуне, Ее лицо, было бледным, как лед, Ее глаза были, как горные озера, и Она сказала Рыцарю, что преследующие их мусульмане скоро остановятся, чтобы помолиться, обратив лицо на восток к их языческому дому, и что, если он развернет свой усталый отряд, и они еще раз обнажат свои зазубренные в бою мечи, они принесут славу кресту. В тот день две тысячи мусульман сложили головы. Больше! Никто не знал, сколько точно, а с каждым годом, с каждым разом, как рассказывалась история, их число увеличивалось. Отрубленные головы мусульман украсили сводчатый проход Женского монастыря, который возвели на месте Ее появления. В часовне монастыря, на вершине алтаря, был маленький участок полированного гранита; место Святой Поступи. И каждый год 8-ого декабря, в День Чуда, в Адрадос съезжались женщины. Это был день женщин, не мужчин, и мужчины могли отправиться в деревенскую гостиницу, только после того как пронесут статую Святой Девы, в украшенном драгоценностями позолоченном паланкине, по всей деревне, и назад в монастырь. Монахини покинули монастырь за двести лет до этого, привлеченные более богатыми обителями на равнинах, неспособных устоять перед городами, где Матерь Божья проявляла себя щедрее, но сама постройка отлично сохранилась. Часовня стала деревенской церковью, в верхних кельях устроили кладовую, и раз в год, монастырь по-прежнему становился местом для чудес. Женщины входили в часовню на коленях. Они неловко продвигались по каменным плитам, с четками в руках, бормоча скорые молитвы, взбираясь на коленях по ступенькам алтаря. Священник нараспев читал на латыни. Женщины преклонялись и целовали гладкий темный гранит. В камне была ямка, и легенда гласила, что если поцеловать это место и кончиком языка дотянуться до самого дна ямки, родится мальчик. Женщины плакали, целуя камень; не от горя, а от некоего экстаза. Некоторых приходилось уносить и оказывать помощь. Некоторые молились за избавление от болезни. Они приходили с опухолями, уродствами, больными детьми. Некоторые приходили молить о ребенке, а год спустя - возвращались и благодарили Божью Матерь. Они молились Святой Деве, которая дала жизнь, и они знали, как не знал ни один мужчина, что женщина приводит в свет детей в муках, и всё же они молились, чтобы стать матерями, и их языки тянулись ко дну ямки. Они молились в освещенной свечами Часовне монастыря Адрадоса, а священник складывал позади алтаря их дары; ежегодный урожай. 8-ого декабря 1812 пришли Англичане. Они пришли не первыми. Женщины прибывали в деревню с самого рассвета, женщины, которые прошли по двадцать миль и больше. Некоторые пришли из Португалии, большинство из деревень, скрытых среди гор как и Адрадос. Потом прибыли двое английских офицеров, верхом на больших конях, они сопровождали девушку. У офицеров были громкие, резкие голоса. Они помогли девушке спешиться у монастыря, после чего отправились в деревню, где выразили свое уважение испанскому Командиру за кружкой местного, терпкого красного вина, которое подавали в гостинице. Мужчины в гостинице были в добром расположении духа. Они знали, что многие женщины молились о ребенке, а позже обратятся к ним с просьбой помочь Богоматери откликнуться на молитву. Другие британские солдаты прибыли с востока, что могло бы показаться странным, потому что на востоке не должно было быть британских солдат, но на этот факт никто не обратил внимания. Никто не поднял тревогу. Британцы не бывали в Адрадосе, но жители были наслышаны, что эти невежественные солдаты почтительны. Их Генерал приказал, чтобы они стояли смирно, когда Хозяина несли по улицам к месту погребения, и обнажили головы, и это было хорошо. Но эти английские солдаты не походили на испанский гарнизон. Эти люди в красных мундирах выглядели грязными, неопрятными и озлобленными, их грубые лица были полны ненависти. Сотня их ожидала у восточной окраины деревни, сидя у помывочной рядом с дорогой и покуривая короткие глиняные трубки. Еще сотня проследовала через деревню, во главе с крупным всадником, красный мундир которого был щедро украшен золотом. Испанский солдат, направлявшийся из замка в гостиницу, поприветствовал Полковника и удивился, когда английский офицер иронично наклонил голову и улыбнулся почти беззубым ртом. Испанец, должно быть, сказал что-то в гостинице двум британским офицерам, потому что они выскочили на дорогу в расстегнутых мундирах, чтобы увидеть, остальных солдат направлявшихся к монастырю. Один из офицеров нахмурился: - Кто вы к дьяволам такие? - Смизерс, сэр, - усмехнулся солдат, к которому он обратился. Капитан окинул взглядом строй: - Какой батальон? - Третий, сэр. - Какого полка, дурак чертов?! - Это вам полковник скажет, сэр, - Смизерс вышел на середину улицы и приложил ладонь рупором ко рту, - Полковник! Крупный мужчина развернул коня, остановился, и не спеша, направился к гостинице. Оба капитана вытянулись по струнке и отсалютовали. Полковник осадил коня. Казалось что он перенес желтуху, возможно, служил на Лихорадочных Островах, потому как его кожа была желтой как старый пергамент. Лицо под двухуглой шляпой с кисточками передергивал нервный тик. Голубые глаза, поразительной синевы, глядели недружелюбно: - Застегните ваши чертовы мундиры. Капитаны поставили кружки с вином, застегнули мундиры и подтянули пояса. Один из них, пухлый юноша, нахмурился, потому что Полковник кричал на них на глазах у смеющихся рядовых. Полковник позволил своему коню подойти на два шага ближе к двум капитанам: - Что вы здесь делаете? - Здесь, сэр? – Улыбнулся тот, что был повыше и похудее, - Всего лишь гостим, сэр. - Всего лишь гостите, а? – его лицо снова дернулось. У Полковника была странно длинная шея, скрытая шейным платком, который он повязал высоко под подбородок, - Вас только двое? - Да, сэр. - И Леди Фартингдэйл, сэр, - добавил пухлый. - И Леди Фартингдэйл, а? – Полковник передразнил толстяка-капитана, и внезапно закричал в негодовании, - Вы чертово позорище, вот кто вы! Я ненавижу Вас! Христово пузо, я вас ненавижу! Улица внезапно затихла под зимним солнцем. Солдаты, стоявшие по обе стороны от коня Полковника, смотрели на капитанов с насмешкой. Капитан повыше стер слюну Полковника со своего красного мундира: - Я вынужден возразить, сэр. - Возразить! Кошмар ты тошнотный! Смизерс! - Полковник? - Пристрели его! Пухлый Капитан улыбнулся, как будто услышал шутку, но другой вздрогнул и его рука дернулась вверх. Смизерс, с усмешкой поднял свой мушкет и выстрелил, в то время как Полковник, вытащил пистолет украшенный орнаментом и прострелил пухлому Капитану голову. Выстрелы отозвались эхом на улице, два облачка дыма поплыли над распростертыми телами, Полковник засмеялся и привстал в стременах: -Пора, парни, пора! Сначала они очистили гостиницу, переступая через трупы, кровь которых была разбрызгана от самой двери, и мушкеты гремели в здании, штыки загоняли людей по углам и убивали их. Полковник махнул сотне своих людей, ожидавших на восточной окраине. Он не хотел начинать так быстро, он хотел, чтобы сначала половина его людей подошла к монастырю, но эти чертовы капитаны, форсировали события. Полковник, крича, и подгоняя людей, подвел половину своих сил к гладким стенам большого, квадратного здания монастыря. Женщины в монастыре не услышали выстрелов гремевших в пятистах ярдах к востоку. Женщины толпились в верхних кельях, ожидая своей очереди, чтобы войти на коленях в часовню, и первыми вестниками того, что война наконец прибыла во всем своем ужасе в Адрадос, были мужчины в красных мундирах, возникшие в воротах с поднятыми штыками, и раздавшиеся затем крики. Другие солдаты опустошали деревенские дома, один за другим, в то время как остальные направились через долину к замку. Испанский гарнизон выпивал в деревне, только горстка их была на постах, и они полагали, что люди в британской униформе их союзники, и что эти британские солдаты смогли бы объяснить шум в деревне. Испанцы смотрели, как красные мундиры перебрались через остатки рухнувшей восточной стены, выкрикивали вопросы, а потом загремели мушкеты, пришли штыки, и гарнизон погиб на средневековых крепостных валах. Один Лейтенант убил двух красных мундиров. Он сражался яростно, и умело, оттеснил еще несколько нападавших, сбежал через поваленную стену и побежал на восток через терновник к сторожевой башне на холме. Он надеялся, что найдет там горстку своих, но он погиб в терновнике, застреленный спрятавшимся стрелком. Испанский Лейтенант так и не узнал, что люди, захватившие сторожевую башню, были одеты не в британский красный, а во французский синий. Его тело скатилось под терновый куст, раздавив старые ломкие кости ворона, оставленные лисой. На улице раздавались крики. Мужчины погибали, пытаясь защитить свои дома, кричали дети, потому что гибли их отцы, потому что солдаты врывались в их дома. Легкий бриз разносил маленькие белые облачка мушкетных выстрелов. С востока подошли еще люди, мужчины в униформе столь же разной, как и батальоны, сражавшиеся за Португалию и Испанию во все четыре года войны на полуострове. С мужчинами были и женщины, и эти женщины, убивали детей в деревне, стреляли в них, резали их, оставляя в живых только тех, кто мог бы работать. Женщины переругивались в домах, решая кому что достанется, и временами осеняли себя крестом, проходя мимо распятия, прибитого к низким каменным стенам. На разрушение Адрадоса не потребовалось много времени. Крики в монастыре не стихали, пока английские солдаты наполняли верхние кельи, зал, пустые комнаты, и переполненную часовню. Священник пытался сбежать, отталкивая с пути женщин, но был схвачен и теперь дрожал, пока красные мундиры делили добычу. Некоторых женщин вытолкнули из здания, тех которым повезло быть слишком больными или слишком старыми, других закололи длинными штыками. В часовне солдаты забрали украшения алтаря, и дары, сложенные в узком пространстве позади него, а потом взломали сундук с принадлежностями для Мессы. Один солдат напялил бело-золотой наряд, который священник хранил для Пасхи. Он расхаживал по церкви, благословляя своих товарищей, бросавших женщин на пол. Часовня была наполнена рыданиями, криками, смехом мужчин, и звуками рвущейся ткани. Полковник подъехал на коне к верхним кельям и остановился, с усмешкой на лице, и наблюдая за своими людьми. Он послал двоих, которым мог доверять в часовню, и теперь они появились, держа за обе руки женщину. Полковник посмотрел на нее, облизнул губы, и его лицо дернулось в судороге. Все в ней было богато, от одежды до волос, богатство природной красоты усиленное деньгами. Ее темные и густые волосы, спадали мягкими волнами по обе стороны благородного и дерзкого лица. Ее темные глаза бесстрашно смотрели на него, губы как будто мягко улыбались, поверх одежды на ней был темный плащ, отороченный богатым серебристым мехом. Полковник осклабился: - Это она? - Она, сэр, - усмехнулся Смизерс. - Ну и ну. Похоже, этот Лорд Фартингдэйл счастливчик. Уберите этот чертов плащ, давайте посмотрим на нее. Смизерс потянулся к отороченному мехом капюшону плаща, но она оттолкнула его, расстегнула зажим на шее и медленно стряхнула плащ с плеч. Ее тело было наполнено красотой юности в самом ее расцвете, и отсутствие в ней страха было нестерпимо мучительным для Полковника. Монастырь пропах только что пролитой кровью, эхо криков женщин и детей отражалось от стен, а эта богатая красивая женщина, стояла среди всего этого со спокойным лицом. Полковник снова ухмыльнулся беззубым ртом: - Так вы замужем за Лордом Фартингдейлом, кто бы он ни был? - Сэр Огастас Фартингдэйл, - она была не англичанкой. - Вот это да. Я прошу прощения у Вашей Светлости, - Полковник издал кудахчущий смешок, - Сэр Огастас. Генерал, да? - Полковник. - Как я! – он засмеялся, и его желтое лицо снова задергалось, - Он богат, да? - Очень, - заявила она как факт. Полковник неуклюже спешился. Он был высок, с огромным животом, и отличался поистине выдающейся уродливостью. Его лицо задергалось, когда он приблизился к ней. - Вы, черт побери, не настоящая английская леди? Она все еще совершенно не выглядела испуганной. Она накинула отороченный мехом плащ поверх своего темного костюма для верховой езды и слегка улыбнулась: - Я португалка. Голубые глаза пристально уставились на нее: - Как же мне тогда к чертям узнать, что вы говорите мне правду? С чего бы это португалке выходить за сэра Огастаса Фартингдейла, а? Она пожала плечами, сняла с левой руки кольцо, и бросила его Полковнику. - Поверьте этому. Кольцо было золотым. На его изогнутой поверхности был выгравирован герб, и увидев его Полковник ухмыльнулся: - И давно вы замужем, Миледи? Теперь улыбнулась она, и на лицах солдат появились похотливые усмешки. Она была добычей Полковника, но Полковник мог быть щедрым, если пожелает. Она откинула темные волосы с оливковой кожи. - Шесть месяцев, Полковник. - Шесть месяцев. Все еще блестит, да? – хохотнул он, - И сколько сэр Огастас заплатит, чтобы вернуть вас в свою постель? - Много, - произнося это, она понизила голос, вложив в одно слово щедрое обещание. Полковник рассмеялся. Красивым женщинам не нравился Полковник, а они не нравились ему. Эта богатая сучка была сильна духом, но он мог ее сломать. Он посмотрел на своих людей, глядевших на нее, и усмехнулся. Он подбросил золотое кольцо в воздух, поймал его: - Что вы делали здесь, Миледи? - Я молилась за свою мать. Ухмылка в ту же секунду покинула его лицо. Его глаза внезапно сощурились, голос звучал настороженно, - Что-что? - Молилась за свою мать. Она больна. - Вы любите свою мать? – в вопросе была напряженность. - Да, - кивнула она озадаченно. Полковник резко крутанулся на пятках, обернулся к своим людям, и его палец ткнулся в их сторону как клинок. - Никто! - его голос снова поднялся до крика, - Никто не посмеет тронуть ее! Вы слышите меня! Никто, - его голова задергалась и он переждал, пока пройдут судороги, - Я убью любого ублюдка, который притронется к ней! Убью! Он обернулся и неуклюже поклонился ей. - Леди Фартингдэйл. Вы должны пойти с нами, - он оглядел монастырь и заметил священника, привязанного к столбу, - Мы пошлем священника с письмом и кольцом. Ваш муж может вас выкупить, Миледи, но никто, я обещаю Вам, никто Вас не тронет. Он снова взглянул на своих людей, и прокричал, разбрызгивая блестящую на солнце слюну: - Никто не тронет ее! - его настроение переменилось так же внезапно. Он осмотрел монастырь, женщин, избитых и окровавленных, лежащих на цветных плитках, и других женщин, ждущих в ужасе под прицелом штыков, и осклабился: - Тут для всех хватит, да? Для всех! – он снова хохотнул и развернулся. Ножны его тонкой сабли чиркнули по земле. Он увидел молодую девушку, худенькую, едва вышедшую из детства, и палец снова проткнул воздух: -Эта моя! Тащите ее сюда! - он смеялся, уперев руки в бока, возвышаясь над монастырем, - Добро пожаловать в новый дом, парни, - улыбнулся он солдатам в монастыре. День Чуда снова пришел в Адрадос, и деревенские собаки почуяли кровь, подсыхавшую на единственной улице.
Ginger, Fleur-de-Liss, спасибо, не перехвалите Оффтоп: (но хвалить меня все равно надо, иначе может пропасть рвение )
Первая глава, и не пугайтесь - кто еще не в курсе - Шарп у нас брюнет Оффтоп: (промт выдал "никто не спорил с високий тёмный, волосатый стрелок!" - мораль - не доверяйте машинам!) Скрытый текст
ГЛАВА 1
Ричард Шарп, Капитан Легкой роты единственного батальона, полка Южного Эссекса, стоял у окна и рассматривал процессию внизу на улице. Снаружи было холодно, он знал это слишком хорошо. Он только что прошел со своей поредевшей ротой на север от Кастелу-Бранку, следуя таинственному приказу Штаба Армии «явиться», которого ему все еще объяснили. Не то, чтобы Штаб часто отчитывался перед простыми Капитанами, но Шарпа раздражало, что он во Френаде уже два дня и все еще понятия не имеет, к чему была такая срочность. Генерал, Виконт Тэлавере Веллингтон, нет ей-Богу, не так! Он был теперь Маркизом Веллингтоном, Испанским Грандом, Графом де Сиюдад Родриго, Генералиссимусом всех испанских армий. «Носатый» для своих людей, «Пэр» для офицеров, и как полагал Шарп, человек, по желанию которого он оказался во Френаде. Но Генерала здесь не было. Он был в Кадисе, или Лиссабоне, или Бог знает где, и британская армия грелась в зимних казармах, в то время, как один Шарп со своей ротой топтали холодные декабрьские дороги. Майор Майкл Хоган, друг Шарпа, и человек, заведующий Разведкой Веллингтона, отправился с Генералом на юг, и Шарпу его не хватало. Хоган не заставил бы его ждать. По крайней мере, Шарпу было тепло. Он снова назвал свое имя клерку на первом этаже и проворчал, что он будет ждать наверху в столовой Штаба, где был очаг. Ему не положено было там находиться, но мало кто решился бы возразить высокому темноволосому стрелку, со шрамом который придавал его лицу немного насмешливое выражение. Он смотрел вниз на дорогу. Священник разбрызгивал Святую Воду. Служки звонили в колокольчики и раскачивали кадила с курящимся ладаном. За носилками со статуей Девы Марии несли знамена. Женщины выходили из домов и преклоняли колени, простирая руки к статуе. Тусклое солнце освещало улицу, зимнее солнце, и глаза Шарпа автоматически искали в небе облака. Облаков не было. Столовая была пуста. В отсутствие Веллингтона большинство офицеров, похоже, предпочитали проводить утро в постели, или в трактире по соседству, чей владелец знал толк, в приготовлении хорошего завтрака. Свиные отбивные, яичница-глазунья, жареные почки, бекон, тосты, красное вино, еще тосты, масло, и чай, такой крепкий, что им можно было прочищать дуло гаубицы. Некоторые офицеры уехали на Рождество в Лиссабон. Если бы сейчас напали французы, думал Шарп, они могли бы прогуляться через Португалию к морю. Хлопнула открывшаяся дверь, и вошел человек средних лет, в свободном халате поверх форменных брюк. Он хмуро взглянул на Стрелка. - Шарп? - Да, сэр, - «сэр» показалось самым разумным обращением. От него веяло властью, несмотря на холод. - Генерал-майор Нэрн, - Генерал-майор бросил бумаги на низкий столик, рядом со старыми номерами «Таймс» и «Курьер» из Лондона, после чего подошел ко второму высокому окну. Он хмуро поглядел на улицу. - Проклятые Паписты. - Да, сэр, - еще один разумный ответ. - Проклятые Паписты! Все Нэрны, Шарп, шотландские пресвитериане! Может мы и зануды, но в глазах Бога мы Благочестивы! - Он усмехался, громко чихнул и энергично вытер нос огромным серым носовым платком. Он махнул платком в сторону процессии, - Очередной проклятый праздник, Шарп, я не понимаю, почему, черт побери, они все такие худые. Он рассмеялся, и посмотрел своими проницательными глазами на Стрелка: - Значит, вы - Шарп? - Да, сэр. - Хорошо, не подходите ко мне, я подцепил чертову простуду, Он подошел к огню, - Наслышан о вас, Шарп. Чертовски впечатляет! Вы шотландец, не так ли? - Нет, сэр, - усмехнулся Шарп. - Не ваша вина, Шарп, не ваша. Родителей, черт побери, не выбирают, вот почему, нам приходится пороть треклятых детей, - он мельком взглянул на Шарпа, удостовериться, что он оценил юмор. - Вышли из рядовых, не так ли? - Да, сэр. - Вы, черт, возьми, молодец, Шарп. - Спасибо, сэр, - удивительно, как мало слов обычно нужно для общения со старшими по званию. Генерал-майор Нэрн наклонился и разворошил огонь, разбросав угли кочергой, - Я полагаю, вас интересует, почему вы здесь. Верно? - Да, сэр. - Вы здесь, потому что это – будь она проклята, самая теплая комната во всей Френаде, и очевидно вы, совсем не дурак, - Нэрн рассмеялся, положил кочергу, и потеребил свой нос носовым платком, - Ужасное место, чертова Френада. - Да, сэр. Нэрн укоризненно посмотрел на Шарпа. - Вы знаете, почему Пэр выбрал Френаду в качестве своего зимнего Штаба? - Нет, сэр. - Кто-то может сказать, - и здесь генерал-майор прервался, чтобы с удовлетворенным вздохом плюхнуться в огромное кресло, - что она была выбрана, из-за близости к испанской границе, - он наставительно помахал пальцем перед Шарпом, - В этом есть доля правды, но это не вся правда. Кто-то скажет, что Пэр выбрал этот отсталый город, потому что он чертовски далеко от Лиссабона и никакие хнычущие карьеристы, и жополизы не станут затруднять себя поездкой сюда, чтобы досаждать ему. Ну, в этом тоже есть зерно вечной истины, за исключением того, что Пэр проводит там половину времени, что чертовски облегчает жизнь этим мерзким подхалимам. Нет, Шарп, истинную причину нужно искать в другом месте. - Да, сэр. Нэрн потянулся и замычал. - Истинная причина, Шарп, безупречно скрытая причина, выбора этой кучки кривых лачуг в том, что она находится посреди мест лучшей охоты на лис во всей проклятой Португалии. - Да, сэр, - улыбнулся Шарп - А Пэр, Шарп, любит гонять лис. Поэтому остальные из нас обречены на вечные муки в этом чертовом захолустье. Да сядьте уже! - Да, сэр. - И прекратите говорить «да, сэр», «нет, сэр» как чертов жополиз. - Да, сэр, - Шарп сел в кресло напротив генерал-майора Нэрна. У шотландца были огромные седые брови, которые, казалось, пытались расти вертикально вверх, чтобы встретиться с копной его седых волос. Его лицо было приятным и решительным, с проницательными веселыми глазами, портил его только красный от холода нос. Нэрн в свою очередь снизу доверху пристально оглядел Шарпа, от французских кавалерийских сапог до темных волос Стрелка, после чего обернулся, не вставая с кресла. - Чатсуорт! Мерзавец! Бездельник! Чатсуорт! Подлец! Ты меня слышишь? Подлец! -Сэр? - появившийся ординарец расплылся в счастливой улыбке при виде Нэрна. - Чаю, Чатсуорт, чаю! Принеси мне крепкого чаю! Такого, что разожжет мой военный пыл. И будь так любезен, постарайся принести его до Нового года. - Я уже заварил его, сэр. Чего-нибудь поесть, сэр? - Поесть? Я простужен, Чатсуорт. Я почти при смерти, а ты мне тут болтаешь о еде! Что там у тебя есть? - У меня есть немного ветчины, сэр, вашей любимой. Горчица. Хлеб и свежее масло, - Чатсуорт смотрел с заботой, очевидно Нэрн ему нравился. - Ах, ветчина! Принеси нам ветчины, Чатсуорт, ветчину и горчицу, и этот твой хлеб с маслом. Это ты стащил вилку для тостов из этой столовой, Чатсуорт? - Нет, сэр. - Тогда найди, того из своих приятелей-ворюг, который это сделал, выпори и принеси вилку мне! - Да, сэр, - Чатсуорт улыбнулся и покинул комнату. Нэрн улыбнулся Шарпу. - Я безвредный старик, Шарп, оставленный управлять этим чертовым сумасшедшим домом, в то время как Пэр бродит, на другом конце этого чертова Полуострова. Я полагаю, Бог мне поможет справиться с этим Штабом. Я! Будь у меня время, Шарп, я мог бы возглавить войска на зимней кампании! Я мог покрыть свое имя славой, но у меня, черт побери, нет времени! Полюбуйтесь! - Он вытащил бумагу из кучи возле себя, - Письмо, Шарп, от Главного Капеллана. Главного Капеллана, не меньше! Вы знаете, что он получает жалование пятьсот шестьдесят пять фунтов в год, Шарп, и кроме того назначен советником департамента семафорных станций, и за эту чертову бессмысленную работу он получает еще шестьсот фунтов! Вы можете поверить? И чем же занимается Божий викарий армии Его Величества, в свое хорошо оплачиваемое время? Он пишет мне такое! - Нэрн поднес письмо к лицу. - «Я требую Вас, сообщить относительно распространения методизма в рядах армии». Господь всемогущий, Шарп! И что мне делать с таким письмом? - Не могу знать, сэр, - улыбнулся Шарп. - Я знаю, Шарп, я знаю. Именно поэтому я генерал-майор, - Нэрн наклонился вперед и бросил письмо в огонь, - Вот что надо делать с такими письмами, - Нэрн довольно захихикал, когда бумага загорелась и ярко вспыхнула. - Вы хотите знать, почему вы здесь, не так ли? - Да, сэр. - Вы здесь, Шарп, потому что Принц Уэльский сошел с ума. Точно так же как его Отец, бедолага, абсолютно спятил, - Нэрн откинулся назад и торжествующе кивнул Шарпу. Письмо, рассыпалось черным пеплом на углях, пока Нэрн ожидал его реакции. - Господь Милосердный, Шарп! Вы бы сказали что-нибудь! Да хотя бы, Боже благослови Принца Уэльского, а вы сидите там, как будто новости ничего не значат. Я полагаю, всегда сохранять серьезный вид, это побочный эффект вашего героизма. Нелегкое это дело? Быть героем? - Да, сэр, - Шарп широко улыбнулся. Дверь открылась, и в проеме возник Чатсуорт, с тяжелым деревянным подносом, который он поставил на пол перед огнем. - Хлеб и ветчина, сэр, горчица в горшочке. Чай, хорошо заваренный, сэр, и я обязан сообщать, что вилка для тостов была в Вашей комнате, сэр. Вот она, сэр. - Ты - жулик и негодяй, Чатсуорт. В следующий раз ты обвинишь меня в том, что я жгу письма от Главного Капеллана. - Да, сэр, - Довольно улыбнулся Чатсуорт. - Ты методист, Чатсуорт? - Нет, сэр. Я даже не знаю кто такие методисты, сэр. - Тебе повезло, - Нэрн нацепил кусок хлеба на вилку для тостов. В открытой двери позади него показался лейтенант, и нерешительно постучал, чтобы привлечь внимание: - Генерал Нэрн, сэр? - Генерал-майор Нэрн в Мадриде! Ведет переговоры о сдаче французам! -Нэрн сунул хлеб поближе к углям, обернув руку носовым платком чтоб уберечься от жара. Лейтенант не улыбался. Он топтался у двери. - Полковник Грив передает вам приветствия и интересуется, что ему делать с железными скобами для понтонов? - Кто отвечает за понтоны, Лейтенант? - Нэрн закатил глаза к пожелтевшему потолку. - Инженеры, сэр. - И кто, с Божьей помощью, отвечает за наших милейших Инженеров? - Полковник Флетчер, сэр. - Так, что вы скажете нашему дорогому Полковнику Гриву? - Понял, сэр. Есть, сэр, - Лейтенант запнулся, - Чтобы он спросил Полковника Флетчера, сэр? - Вы будущий Генерал, Лейтенант. Пойдите и сделайте это, а если Генерал-Прачка хочет видеть меня, скажите ей, что я - женатый человек и не могу принять ее ухаживания. Лейтенант ушел, и Нэрн впился взглядом в ординарца. - Убери с лица эту ухмылку, рядовой Чатсуорт! Принц Уэльский сошел с ума, а ты только и можешь что скалиться! - Да, сэр. Это все, сэр? - Все, Чатсуорт, благодарю. А теперь уйди и тихонько закрой двери. Нэрн подождал, пока дверь закроется. Он вертел хлеб на вилке. - Вы ведь не дурак, Шарп? - Нет, сэр. - Слава Богу. Возможно, Принц Уэльский действительно унаследовал немного безумия своего Отца. Он вмешивается в армию, и Пэр, черт побери, в бешенстве, - Нэрн сделал паузу, держа хлеб опасно близко к огню. Шарп ничего не сказал, но он знал, что раздражение Пэра и вмешательство Принца Уэльского каким-то образом были связаны с внезапным вызовом на север. Нэрн поглядел на Шарпа из-под густых бровей. - Вы слышали про Конгрева? - Ракетчика? -Его самого. Сэр Уильям Конгрев, протеже Принни (имеется в виду Принц Уэльский – прим. пер.) и папаша артиллерийской ракетной системы, - хлеб задымился, и Нэрн потянул его к себе, - В то время, Шарп, когда мы нуждаемся в коннице, артиллерии, и пехоте, что нам посылают? Ракеты! Отряд Конных Ракетчиков! И все, потому что Принни, заразившийся безумием у своего отца, думает, что они помогут выиграть войну. Держите, - он протянул вилку для тостов Шарпу и стал мазать масло на свой обугленный кусок хлеба. - Чай? - Простите, сэр, - Шарп бросился наливать. Он наполнил две чашки, в то время как Нэрн накрыл, свой тост большущим куском ветчины и тщательно намазал горчицей. Нэрн отхлебнул чаю и вздохнул. - Чатсуорт заваривает чай достойный небес. Однажды он сделает какую-нибудь женщину счастливой женой, - он наблюдал, как Шарп поджаривает ломтик хлеба. - Ракеты, Шарп. У нас в городе отряд Конных Ракетчиков, и приказ от Штаба конной гвардии организовать этому отряду полевые испытания, - он усмехался, - Разве вы не любите позажаристей? - Нет, сэр, - Шарпа устраивал его бледный тост. Он перевернул ломтик. - А я люблю, чтоб дымился, как чертова преисподняя, - Нэрн сделал паузу, чтобы прожевать полный рот ветчины. - Что мы должны сделать, Шарп, это испытать эти чертовы ракеты, а когда мы выясним, что они не работают, отослать их назад в Англию, и оставить себе всех их лошадей, которым мы можем найти применение получше. Понимаете? - Да, сэр. - Хорошо! Потому что для вас есть работа. Вы примете командование над Капитаном Гиллилэндом и его адскими машинами, и вы испытаете его, как в настоящем сражении. Вот такой у вас приказ. Как говорю вам я, и как сказал бы Пэр, будь он здесь, вы должны испытать его так, черт побери, чтобы он уполз назад в Англию с каплей здравого смысла в голове. - Вы хотите, чтобы ракеты потерпели неудачу, сэр? - Шарп намазывал свой хлеб маслом. - Я не хочу, чтобы они потерпели неудачу, Шарп. Я был бы рад, если бы они работали, но они не сработают. У нас такие были несколько лет назад, и они были непредсказуемы как сука в течке, но Принни думает, что ему виднее. Вы должны испытать их, а еще вы должны также попрактиковать Капитана Гиллилэнда в военных маневрах. Проще говоря, Шарп, Вы должны научить его, как сотрудничать с пехотой, по той причине, что пехота, если он когда-нибудь окажется в бою, должна будет защитить его от войск Гордого Тирана. Нэрн отхватил еще кусок ветчины. - Как по мне, - голос был приглушен ветчиной, - я был бы рад, если бы Бони захватил и его и его чертовы ракеты, но мы должны показать готовность. - Да, сэр, - Шарп потягивал свой чай. Что-то в этом было странное, что-то невысказанное. Шарп слышал о ракетах Конгрева, действительно в армии ходили слухи о новой секретной артиллерии уже пять или шесть лет, но почему Шарпа выбрали их испытывать? Он был Капитаном, а Нэрн говорил о том, чтобы он принял командование над другим Капитаном? Это не имело смысла. Нэрн сунул в огонь еще кусок хлеба. - Вы задаетесь вопросом, почему выбрали вас, верно? Из всех храбрых господ офицеров мы выбрали вас, да? - Я задавался таким вопросом, сэр. Да. - Все потому, что вы нонсенс, Шарп. Потому что вы не вписываетесь в хорошо устоявшийся порядок вещей Пэра. Шарп ел тост с ветчиной, тем самым спасая себя от необходимости отвечать. Нэрн, казалось, забыл о вилке с тостом в очаге, и вместо этого выдернул еще один листок бумаги из кучи на столе. - Я сказал Вам, Шарп, что Принни сошел с ума. Мало того, что он навязал нам этого ужасного Гиллилэнда с его ужасными ракетами Конгрева, вдобавок, он навязал нам это. «Это» было листком бумаги, который Нэрн держал двумя пальцами, как будто боятся заразиться. - Страшитесь! Я полагаю, что вам следует это прочесть, хотя одному Богу известно, почему я просто не сжег это вместе с тем чертовым письмом. Вот, - он протянул бумагу Шарпу, и возвратился к своему тосту. Бумага была плотной и кремовой. На ее широком левом краю была большая красная Печать. Шарп развернулся к окну, чтобы прочитать слова. Две верхние строки были оттиснуты декоративной гравюрой. «Георг Третий, милостью Божьей, король Объединенного Королевства Великобритании и Ирландии, Защитник Веры». Следующие слова были написаны от руки стройными строками: «Нашему верному и возлюбленному Ричарду Шарпу, эсквайру» далее следовали печатные строки: «Поздравляем: Настоящим мы Оказываем милость, Повелеваем и Назначаем Вас…», - Шарп взглянул на Нэрна. - Пустая трата времени, Шарп! Бросьте его в огонь! Он безумен! - проворчал Генерал-майор, соскребая масло с блюдца Шарп улыбнулся. Он пытался совладать с восторгом, поднимавшимся в нем, восторгом и искреннем недоверием, он едва осмелился прочитать следующие слова. «Майором Нашей армии в Португалии и Испании». Боже Правый! Боже милостивый! Майор! Бумага задрожала в его руках. Он откинулся назад на мгновение, позволив голове коснуться спинки кресла, Майор! Девятнадцать лет он был в этой армии. Он вступил в нее за несколько дней до своего шестнадцатого дня рождения, он прошел по всей Индии рядовым, с мушкетом и штыком в руках, а теперь он был Майором! Боже Правый! Он так упорно боролся за свое капитанское звание, думая, что никогда его не получит, а теперь, внезапно, как снег на голову, из ниоткуда, это! Майор Ричард Шарп! Нэрн улыбнулся ему. - Это всего лишь армейское звание, Шарп, - внеочередное майорское звание, но все же Майорское. Полковое звание было бы настоящим, и если бы в Назначении его назвали «Майором нашего полка Южный Эссекс», тогда это было бы Полковое звание. Армейское звание означало, что он был Майором, пока он служил вне своего собственного Полка, получал жалование как Майор, хотя, если бы он уволился сейчас, его плата высчитывалась бы в соответствии с его Полковым званием, а не новоприобретенным Майорским. Но кому до того есть дело? Он был Майором! Нэрн смотрел на загорелое, суровое лицо. Он знал, что видит кого-то выдающегося, кого-то, кто поднялся так высоко, так быстро, и Нэрн задавался вопросом, что двигало таким человеком как Шарп. Сидевший у огня, с Назначением в руке, он казался тихим, сдержанным человеком, но все же Нэрн знал об этом солдате. Мало кто в армии не знал о Шарпе. Пэр считал его лучшим командиром Легкой роты в армии, и Нэрн не удивился бы, если это и было причиной, почему Веллингтон был возмущен вмешательством Принца Уэльского. Шарп был хорошим Капитаном, но будет ли он хорошим Майором? Нэрн пожал плечами. Этот Шарп, этот человек, настоявший на том, чтобы носить зеленую униформу 95-го Стрелкового, ни разу не подвел армию, и превращение его в Майора едва ли могло укротить его боевой дух. Шарп дочитал Назначение до конца. Он был хорошо дисциплинирован, и как солдат и как офицер, он последует всем отданным ему приказам. Но Господь Всемогущий! Майор! «Сие подписано при Нашем Дворе в Карлтон Хаусе В Четырнадцатый день ноября 1812 на Пятьдесят третьем Году Нашего Правления». Слова «Повелением Его Величества» были вычеркнуты. На их месте в Назначении значилось: «Повелением Его Королевского Высочества принца Регента, во Имя и от имени Его Величества». Нэрн улыбнулся ему. - Принни слышал про Бадахос, потом про Гарсию Эрнандес, и он настоял. Это конечно, против правил, абсолютно против правил. У него, черт побери, нет никакого права вас повышать. Бросьте чертову бумажку в огонь! - Вы будете сильно переживать, если я не повинуюсь этому приказу, сэр? - Поздравляю, Шарп! Правильно начинаете, так держать, - Последние слова прозвучали скороговоркой, потому как в носу у него засвербело, Нэрн схватил носовой платок и трубно высморкался в него. Он потряс головой, вытер нос, и снова улыбнулся. - Мои искренние поздравления. - Спасибо, сэр. - Не надо меня благодарить, Майор. Отблагодарите всех нас, удостоверившись, что ракеты малыша Гиллилэнда окажутся пшиком. Вы знаете, что оборванец получил сто пятьдесят лошадей для своих игрушек? Сто пятьдесят! Нам нужны лошади, Шарп, но мы, черт побери, не можем их тронуть, пока Принни думает, что мы надерем задницу Бони с их помощью. Докажите что он не прав, Шарп! Вас он послушает. - Так именно поэтому выбрали меня? - улыбнулся Шарп. - Хорошо! Вы не дурак. Конечно, вас выбрали именно поэтому, а еще в качестве наказания, конечно. - Наказания? - За то, что преждевременно получили повышение. Если бы вы были так любезны, дождаться смерти одного из майоров вашего родного Южного Эссекса, вы бы получили Полковое звание. Оно придет, Шарп, оно придет. Если 1813-й будет хоть отчасти как этот год, то мы все будем Фельдмаршалами к следующему Рождеству, - он зябко запахнул халат на груди, - Если мы доживем до следующего Рождества, в чем я лично сомневаюсь. Нэрн встал. - Идите, Шарп! Вы можете найти Гиллилэнда, играющим с фейерверками на дороге Гуарда. Вот ваш приказ. Он знает, что вы придете, бедный агнец. Отправьте его назад к Принни, Шарп, но добудьте чертовых лошадей! - Да, сэр, - Шарп встал, взял предписание, и снова ощутил восторг. Майор! Внезапно забренчали колокола церкви, сотрясая воздух, спугнув поспешно взлетевших птиц. Нэрн вздрогнул от звука и подошел к окну. - Избавьтесь от Гиллилэнда, тогда, возможно, у нас будет спокойное Рождество! - Нэрн потер руки, - За исключением чертовых колоколов, Майор, здесь, слава Богу нет ничего, что может потревожить армию Его Величества в Португалии и Испании. - Да, сэр. Спасибо, сэр, - Боже! Слово «Майор» ласкало слух. Колокольный звон оповещал о приходе праздника, в то время как, в пятидесяти милях к северо-востоку, первые английские солдаты, в грязных красных мундирах, вошли в тихую деревню Адрадос.
Слух быстро достиг Френады, однако, пропутешествовав по португальской сельской местности, история исказилась и запуталась, так же как путались дымные следы от ракет Конгрева над пустынной долиной, где их испытывал Шарп. Сержант Патрик Харпер первым из Роты Шарпа, услышал эту историю. Он услышал ее от своей женщины, Изабеллы, которая услышала ее от проповедника церкви Френады. Город кипел негодованием, негодованием, которое Харпер разделял. Английские войска, не просто англичане, а вдобавок еще и протестанты, пришли в далекую деревушку, чтобы грабить, убивать и насиловать, и осквернили церковный праздник. Патрик Харпер рассказал Шарпу. Они сидели с Лейтенантом Прайсом и еще двумя Сержантами роты под зимним солнцем долины. Шарп выслушал своего Сержанта и покачал головой. - Я в это не верю. - Богом клянусь, сэр. Священник рассказал об этом, он там был, прямо в церкви! - Ты это слышал? - Изабелла слышала! - глаза Харпера, под песчано-бурыми бровями, воинственно сверкали. Его негодование усилило Ольстерский акцент, - Едва ли он стал бы лгать! Какой в этом смысл? Шарп покачал головой. Он сражался бок о бок с Харпером в дюжине битв, он считал Сержанта другом, но таким он его еще не видел. В Харпере была спокойная уверенность сильного человека. Он обладал мощнейшим чувством юмора, которое не покидало его на поле боя, в биваках, и даже когда превратности судьбы забросили его, ирландца, в английскую армию. Но сейчас он и близко не представлял, что у Харпера на уме, а в этом слухе было что-то, что зацепило патриотический нерв, который ныл всякий раз, когда Харпер думал, как Англия относится к Ирландии. Протестанты, насилующие и убивающие католиков, осквернение святыни, ингредиенты бурлили в голове Харпера. Шарп усмехнулся: - Сержант, ты и правда думаешь, что наши парни пошли в деревню, убили испанский гарнизон, и изнасиловал всех женщин? Правда! Это, по-твоему, похоже не правду? Харпер пожал плечами и неохотно задумался. - Я знаю, такого не бывало, знаю. Но это произошло! - Бога ради, зачем им такое делать? - Затем, что они протестанты, сэр! Если понадобится пройти сто миль только, чтобы убить католика, он пойдут. Это у них в крови! Сержант Хакфилд, протестант из центральных графств, выплюнул травинку, которую он пожевывал. - Харпс! А как же ваша кровавая жатва? Инквизиция? Или вы никогда не слышали об Инквизиции в своей стране? Господи! Вы говорите об убийстве! Мы этому научились у чертова Рима! -Хватит! - Шарп терпел такие ссоры слишком часто и конечно не хотел очередной, когда Харпер был переполнен гневом. Он видел, что огромный ирландец собрался что-то сказать, и он остановил его прежде, чем страсти накалились. - Я сказал, хватит! - он обернулся, чтобы посмотреть, закончил ли отряд Гиллилэнда их с виду бесконечные приготовления, и обратил свой гнев на их медлительность. Лейтенант Прайс лежал вытянувшись во весь рост, его глаза были прикрыты кивером, и он улыбался, слушая ругань Шарпа. Дослушав до конца, он сдвинул кивер назад. - Это потому, что мы работаем в воскресенье. В Божий День. Как говорит мой отец - ничего хорошего, никогда не выходило из работы в Шаббат. - А еще сегодня 13-ое, - голос сержанта Макговерна был мрачен. - Мы работаем в воскресенье, - сказал Шарп с терпеливо, - потому что так, мы сделаем вою работу до Рождества, и вы сможете вернуться в Батальон. Чтобы поесть гусей, которых любезно приобрел Майор Форрест и напиться ромом Майора Лероя. Если вы этого не желаете, мы сейчас же можем вернуться во Френаду. Вопросы есть? - А что вы мне купите на Рождество, Майор? - проговорил Прайс голосом маленького шепелявого мальчика. Сержанты рассмеялись, и Шарп увидел, что Гиллилэнд наконец-то готов. Он встал, отряхнув землю и траву с французских кавалерийских штанов, которые он носил с мундиром Стрелка. - Пора. Идемте. Уже четыре дня он морочился с ракетами Гиллилэнда. Он знал, или думал, что знает, что он о них скажет. Они не работали. Они были интересными, даже потрясающими, но безнадежно неточными. Они не были новинкой в военном деле. Гиллилэнд, увлекавшийся оружием, сказал Шарпу, что раньше их использовали в Китае за сотни лет до этого, и сам Шарп видел ракеты, которые использовала индийская армия. Он надеялся, что эти британские ракеты, продукт науки и инженерии, могли бы быть получше, чем те, которые украшали небо в Серингапатаме. Ракеты Конгрева выглядели как фейерверки, на королевских праздниках в Лондоне, разве что, были намного больше. Самая маленькая ракета Гиллилэнда имела полную длину в одиннадцать футов, два из которых занимал цилиндр, с пороховым толкателем, и гильза с пушечным ядром, остальную часть занимала прочная жердь. Самая большая ракета, по словам Гиллилэнда, была двадцать восемь футов длиной, ее боеголовка была выше человеческого роста, а заряд больше пятидесяти фунтов взрывчатого вещества. Если бы такую ракету можно было направить хотя бы приблизительно рядом с целью, это было бы страшное оружие. Уже два часа, под безоблачным небом, в котором светило на удивление теплое декабрьское солнце, Шарп тренировал людей Гиллилэнда. По мнению Шарпа это было напрасной тратой его и их времени, потому что Шарп сомневался, что Гиллилэнду когда-либо придется сотрудничать с пехотой в сражении, но в этом новом оружии, все же было что-то, что очаровывало Шарпа. Возможно, думал он, в четвертый раз проверяя стрелковую цепь батареи, это была математика ракет. У артиллерийской батареи было шесть орудий, но требовалось сто семьдесят два человека и сто шестьдесят четыре лошади, чтобы ее перемещать и обслуживать. В сражении батарея могла производить двенадцать выстрелов в минуту. У Гиллилэнда было столько же людей и лошадей, в то же время он мог выстрелить девяносто ракет за ту же самую минуту. Он мог держать такую скорострельность четверть часа, полностью расстреляв свой боекомплект в 1400 ракет, и никакая артиллерийская батарея и близко не могла сравниться с такой мощью. Было и другое отличие, неприятное. Десять из двенадцати орудийных залпов поразили бы свою цель с пятисот ярдов. А у Гиллилэнда, даже с трехсот ярдов, только одна ракета из пятидесяти попадала приблизительно неподалеку от цели, и то, если повезет. В последний раз в тот день Шарп проверил стрелковую цепь. Прайс помахал с противоположной стороны долины. - Порядок, сэр! Шарп посмотрел на Гиллилэнда и крикнул: - Огонь! - люди Шарпа заулыбались в ожидании. На сей раз, запускали всего двенадцать маленьких ракет. Каждая лежала в открытом желобе так, чтобы едва касаться земли перед запуском. Артиллеристы поднесли огонь к фитилям, дым взвился в спокойном воздухе, а потом, почти одновременно, все двенадцать ракет, пришли в движение. Широкие ленты дыма и искр вырвались позади ракет, траву под желобами опалило огнем, и ракеты взлетели, все быстрее и быстрее, понемногу поднимаясь над бледным зимним полем, наполняя долину своим ревом, заглушая радостное улюлюканье людей Шарпа. Одна упала на землю, покатилась кувырком, ее жердь отломалась и боеголовка разлетелась, разбрасывая искры и клочья черного дыма по долине. Другая, повернула направо, столкнулась с еще одной, и обе нырнули в траву. Еще две, казалось, шли отлично, поднимаясь над полем, в то время как остальные блуждали оставляя замысловатые дымные следы над травой. Все кроме одной. Одна ракета взлетала по идеальной дуге, поднимаясь выше и выше, пока она не стала невидимой в дыму, различимым оставался только ее огненный хвост. Шарп наблюдал за ней, прищурившись, он всматривался в яркое небо, и ему показалось, что он видел, как мелькнула и перевернулась в дыму жердь, а потом он снова увидел пламя. Ракета развернулась и теперь стремительно приближалась к земле, подгоняемая огнем, направляясь прямо к людям запустившим ее. - Бегите! - заорал Шарп на артиллеристов. Харпер, который временно забыл о своем негодовании по поводу резни, смеялся. - Бегите, идиоты! Лошади разбегались, люди метались в панике, звук становился все громче, как гром с ясного декабрьского неба, а Гиллилэнд пронзительно кричал на своих людей. Артиллеристы припали к земле и прикрыли головы руками. Нарастающий шум внезапно стих, поскольку шестифунтовый заряд двенадцатифунтовой ракеты зарылся в землю. Над ним подрагивала жердь. Еще секунду топливо ракеты продолжало пылать у основания гильзы, а потом угасло, и только несколько голубоватых язычков пламени облизывали торчащую из земли палку. - Боже храни Ирландию! - Харпер вытер глаза. - Остальные? - Шарп посмотрел в поле. - Повсюду, сэр, - покачал головой Сержант Хакфилд, - ближайшая к области мишени, возможно, около тридцати ярдов. Он облизнул карандаш, сделал запись в свой блокнот и пожал плечами: - В пределах среднего, сэр. Что было весьма печально для Гиллилэнда. Ракеты, казалось, обзаводились собственным сознанием, после запуска. Как сказал Лейтенант Гарри Прайс, они превосходно подходили, чтобы пугать лошадей, если вам все равно каких лошадей пугать – французских или британских. Шарп и Капитан Гиллилэнд шли по долине, мимо дымящихся остатков ракет. Воздух горчил от порохового дыма. Из записей в блокноте было ясно – ракеты провалились. Гиллилэнд, невысокий, молодой человек, с тонким лицом, светившимся фанатичной страстью к его оружию, умолял Шарпа. Шарп уже и раньше слышал все эти аргументы. Он слушал в пол уха, хотя часть его, сочувствовала отчаянному рвению Гиллилэнда стать частью кампании 1813 года. Этот год заканчивался неприятно. После больших побед в Сиудад-Родриго, Бадахосе и Саламанке кампания остановилась перед французской крепостью Бургос. Осень принесла отступление британских войск назад в Португалию, к складам с провизией, которые дали бы армии продержаться зиму, и отступление было тяжелым. Какой-то дурак отправил армейские обозы не той дорогой пока войска пробирались на запад, под проливными дождями, злые и голодные. Дисциплина была подорвана. Некоторых вешали у обочины за грабежи. Шарп раздел двух пьяных догола, и оставил их на милость идущих по пятам французов. Больше никто в Южном Эссексе не напивался, и это был один из немногих Батальонов, который вернулся в Португалию в хорошем состоянии. В следующем году они должны отомстить за это отступление, и впервые армии Полуострова выступят под началом одного Генерала. Теперь, Веллингтон возглавлял Британскую, Португальскую и Испанскую армии, и Гиллилэнд, умоляя Шарпа, хотел участвовать в победах, которые сулило это единство. Шарп высказался кратко: - Но они не поражают цель, Капитан. Вы не можете сделать их точными. Гиллилэнд кивал, пожимал плечами, качал головой, бессильно всплескивал руками, после чего снова обратился к Шарпу: - Сэр? Вы когда-то сказали, что напуганный враг уже наполовину разбит, да? - Да. - Представьте, что они сделают с врагом! Они наводят ужас! - В чем только что убедились ваши люди. Гиллилэнд раздраженно замотал головой. - Всегда бывает одна-две шальные ракеты, сэр. Но подумайте об этом! Враг ведь никогда их не видел? И вдруг: огонь, шум! Подумайте, сэр! Шарп думал. Он был обязан испытать эти ракеты, испытать их полностью, и он делал это четыре долгих изнурительных дня. Они начали с полной дальности ракет в 2000 ярдов, и быстро сократили ее до 300 ярдов, и тем не менее, ракеты были безнадежно неточными. И все же! Шарп про себя улыбнулся. Как они подействуют на человека, который ни разу их не видел? Он посмотрел на небо. Полдень. Он надеялся на легкий день, прежде чем отправиться смотреть «Гамлета», в постановке офицеров Легкой Дивизии в амбаре за городом, но возможно оставался один тест, который он забыл провести. Это не должно занять много времени. Час спустя, они с сержантом Харпером, наблюдали, как на расстоянии в шестьсот ярдов Гиллилэнд проводит подготовку. Харпер взглянул на Шарпа и покачал головой. - Мы сошли с ума. - Ты не обязан оставаться. - Я обещал вашей жене, что буду заботиться о вас, сэр. Вот он я, выполняю обещание, - голос Харпера звучал мрачно. Тереза. Шарп встретил ее два лета назад, когда его Рота и ее партизанский отряд сражалась вместе. У Терезы были свои собственные способы борьбы с французами - засада и нож, страх и неожиданность. Они были женаты восемь месяцев, хотя Шарп сомневался, провел ли он с нею больше чем десять недель. Их дочери, Антонии, уже было девятнадцать месяцев, дочери, которую он любил, потому что она была его единственной родной кровью, дочери, которую он не знал, которая вырастет, разговаривая на другом языке, но тем не менее это была его дочь. Он усмехнулся Харперу: - С нами все будет в порядке. Ты же знаешь, что они всегда промахиваются. - Почти всегда, сэр. Возможно, это и было безумием, но Шарп хотел отнестись по справедливости к энтузиазму Гиллилэнда. Ракеты были неточны, настолько, что они стали потехой для людей Шарпа, которые любили смотреть, как игрушки Гиггилэнда петляют, разбиваются и горят. Тем не менее, большинство ракет действительно летело в сторону врага, каким бы замысловатым не был их путь, и возможно Гиллилэнд был прав. Возможно, они могли напугать, и был только один способ это узнать. Самим стать мишенью. Харпер почесал голову. - Знала бы моя матушка, что я буду стоять у стенки под прицелом тридцати чертовых ракет… - вздохнул он, и потрогал распятие на шее. Шарп знал, что сейчас артиллеристы прикрепляли к ракетам палки. Каждая из двенадцати ракет нуждались в двух длинных жердях. Первая вставлялась в трубу, сбоку от боеголовки, а потом закреплялась проволокой. Такая же металлическая труба скрепляла две жерди в десятифутовое древко, для баланса ракеты. У древка было и другое назначение, которое заинтриговало Шарпа и произвело на впечатление. Каждый солдат в Ракетной коннице, в специальной кобуре на седле, возил наконечник копья. Его можно было прикрепить на сочлененные палки и использовать копье в конном бою. Люди Гиллилэнда не обучались владеть копьем, так же как и использовать сабли, которые они все носили, но идея со съемным наконечником копья, Шарпу понравилась. Он пугал Гиллилэнда, настаивая, чтобы ракетчики отрабатывали кавалерийские атаки. - Зажечь фитили! - Харпер казался полным решимости даже свою собственную смерть прокомментировать на высшем уровне. Шарп видел, что его собственная рота сидит у «ракетовозок» Гиллилэнда, его специально оборудованных обозных фургонов. - О, Боже! - перекрестился Харпер. Шарп знал, что фитили ракет уже горят. - Ты же сам говорил, что они не попадут и в дом с пятидесяти ярдов. - Я крупная цель, - Харпер был шесть футов и четыре дюйма ростом. (193 см- прим. пер.) Далеко в поле взвилась струйка дыма. Одна ракета сдвинулась с места, поджигая траву, подпрыгивая над землей рассыпая искры и клубы дыма. Ожили и другие. - О, Боже, - простонал Харпер. Шарп усмехнулся. - Если подлетят близко, перепрыгивай через стену. - Как скажете, сэр. Еще секунду или две ракеты были любопытными вертящимися точками, в ореолах огня, с развевающимися дымными хвостами. Следы взлетающих и петляющих ракет переплетались, и вдруг, так быстро, что у Шарпа не было времени спрятаться за низкой каменной стеной, ракеты ринулись к двум мужчинам в поле. Звук заполнил долину, огонь сверкал позади летящих ракет, а потом они с ревом пронеслись, над стеной, и Шарп понял, что он невольно присел, несмотря на то, что ближайшая ракета пролетела в тридцати ярдах. Харпер выругался и посмотрел на Шарпа. - А тут не так весело, да? - Шарп почувствовал облегчение, от того, что ракеты уже пролетели. Даже на расстоянии тридцати ярдов огонь и шум вызывали тревогу. Харпер усмехнулся. - Разве вы не сказали, что наше дело сделано, сэр? - Остались еще большие, и всё. - Тогда подождем. Следующий залп должен был быть запущенной не с земли, а с нацеленных вверх треног. Шарп знал, что Гиллилэнд будет вычислять траекторию. Шарп всегда полагал, что математика самая точная из наук, и он не очень себе представлял, как она могла быть применена к неточной природе ракетной техники, но Гиллилэнд упорно занимался углами и уравнениями. Нужно определить ветер, поскольку если на пути ракет встречался бриз, они проявляли странное обыкновение лететь по ветру. Это, как объяснил Гиллилэнд, было от того, что ветер оказывал больше давления на длинную палку, чем на боеголовку, таким образом, трубы должны были быть нацелены по ветру, даже если цель была против ветра. Другое вычисление касалось длины палки, более длинная палка давала большую высоту и дальность полета, а на шестистах ярдах Шарп знал, что артиллеристы будут отпиливать хвост у каждой ракеты. Неуловимая третья составляющая была углом запуска. Ракета двигалась относительно медленно, покидая пусковой желоб, потому боеголовка тянула ракету к земле на первых нескольких футах полета, и угол запуска нужно было увеличивать, чтоб скомпенсировать падение. Современная наука на военной службе. - Держите вашу шляпу, сэр. Дым и огонь под пусковыми желобами были легко различимы, даже с шестисот ярдов, а потом, с пугающей внезапностью, ракеты взмыли в воздух. Это были восемнадцатифунтовые ракеты, дюжина ракет, и они взрезали воздух выше рассеивающихся следов дыма от первого залпа, поднимались, поднимались, и Шарп видел, как одна свернула налево, безнадежно сбившись с курса, в то время как другие, казалось, объединились в живое облако, пламенеющее облако, незаметно накрывшее долину. - О, Боже, - Харпер схватился за распятие. Ракеты, казались странно неподвижными. Облако росло, застывшее пламя окружало парящие точки, но Шарп знал, что это иллюзия, вызванная искривленной траекторией ракет, нацеленных прямо на них. Потом одна из точек отделилась от облака, окруженная огнем, с темным хвостом дыма, закрывшим ясное небо позади. Шум обрушился на них; нарастающий рев, рожденный пламенем, точка приближалась. - Вниз! - Господи! - Харпер нырнул право, Шарп влево, и Шарп вцепился в землю за стеной, а шум обрушился на него. Способный, казалось обрушить камни стены, шум пульсировал в воздухе, все приближаясь и приближаясь. Весь их мир наполнился ужасом, когда ракета врезалась в стену. - Иисус милосердный, - Шарп перевернулся и сел. Ракета, самая точная за всю неделю, уничтожила каменную стену, у которой они с Харпером стояли. Обломанная палка медленно вывалилась из развалин. Гильза невинно дымилась на соседнем поле. Дым витал над сожженной травой. Они засмеялись, отряхивая грязь с мундиров, и внезапно это показалось Шарпу настолько смехотворным, что он повалился на бок, не в силах справиться со смехом. - Святой Иисус! - Вы должны Его благодарить. За то, что это была всего лишь болванка, а не пушечное ядро, - Харпер оставил мысль незаконченной. Он стоял и рассматривал руины стены. Шарп снова сел. - Страшно было? - Вы бы наверняка пожалели, придя сюда на полный желудок, сэр, - усмехнулся Харпер. Он наклонился и поднял свой кивер. - Так что, может что-то и есть в изобретении безумного Полковника. - Ага, сэр. - А представь, если выстрелить полный залп с пятидесяти шагов. Харпер кивнул. - Верно, но тут очень много если бы да кабы, сэр, - усмехнулся он, - Вам они нравятся, не так ли? Вы получаете удовольствие от этих испытаний, да? - он засмеялся, - Рождественские игрушки. От места запуска к ним приближалась фигура в синей униформе, ведя в поводу вторую лошадь. Харпер натянул свой помятый кивер поглубже на глаза и кивнул на приближающегося человека. - Похоже, он боится, что убил нас. Комья земли вылетали из-под копыт лошадей. Шарп покачал головой. - Это не Гиллилэнд, - Он видел мантилью, развевавшуюся за плечами в синей униформе. Кавалерист обогнул догорающие ошметки ракеты, пришпорил лошадь, подъехав поближе он помахал рукой. В его голосе слышалось нетерпение: - Майор Шарп? - Да. - Лейтенант Роджерс, сэр. Из Штаба. Приветствия от генерал-майора Нэрна, сэр, он требует отчета. Шарп взял узды второй лошади у Роджерса, и перекинул их петлей. - О чем? - О чем, сэр? Разве Вы не слышали? - Роджерс был нетерпелив, его лошадь нервничала. Шарп поставил левую ногу в стремя, взялся за седло, и Харпер, помог ему подняться. Роджерс подождал, пока Сержант подал Шарпу его кивер. - Была резня, сэр, в местечке под названием Арадрос. - Резня? - Видит Бог, сэр. Сущий ад. Вы готовы? - Поехали. Сержант Патрик Харпер видел, как Шарп покачнулся, когда его лошадь устремилась за Лейтенантом. Значит, слухи подтвердились, Харпер удовлетворенно улыбнулся. Не потому что он доказал свою правоту, а потому что туда вызвали Шарпа, а куда Шарп туда и Харпер. Ну и что, что Шарп теперь был Майором, отдельно от Южного Эссекса? Он все равно возьмет с собой Харпера, как всегда, а ирландский гигант хотел помочь отомстить людям, которые оскорбили его честь и его веру. Он не спеша пошел обратно, к своей роте, насвистывая в предвкушении грядущего боя.
Ну может и не огненно, но определенно рыжий - он же ирландец!
цитата:
огромное спасибо! Такое удовольствие это читать
Очень приятно, что вам это нравится, жаль, в ближайшее время, я наверное немного скину темп - нужно подготовиться к сессии, но останавливаться не буду - честное пионерское!
- Черт, черт, черт, черт, черт, черт, черт, - Генерал-майор Нэрн, по-прежнему в халате, все еще простуженный, выглянул в окно. Он обернулся, когда Лейтенант Роджерс, объявив о Шарпе, покинул комнату. Глаза, под всклоченными бровями, уставились на Шарпа, - Черт. - Сэр. - Холодная как чертово сердце пастора. - Сэр? - Эта комната, Шарп. Это был кабинет, один стол, заваленный картами, на которые, в свою очередь, были навалены пустые чашки с тарелками, табакерки, два полусъеденных холодных тоста, одинокая шпора и мраморный бюстик Наполеона, на котором кто-то, по-видимому Нэрн, нарисовал чернилами украшения, которые делали Императора Франции похожим на жеманного слабака. Генерал-майор подошел к столу и уселся в кожаное кресло. - Итак, что вы слышали об этой чертовой резне, Майор? Порадуйте старика и скажите мне, что вы ничего не слышали. - Боюсь, что слышал, сэр. - Ладно, и что же? Шарп рассказал ему то, что утром в церкви сказал проповедник, а Нэрн слушал, прикрыв пальцами глаза. Когда Шарп закончил, Нэрн простонал: - Господь наш небесный, Майор, ведь хуже, черт побери, быть уже не может, да? - Нэрн повернулся в кресле и взглянул на крыши города, - Мы и так достаточно непопулярны, у испанцев. Они не забывают семнадцатое столетие, чтоб им глаза лопнули, и тот факт, что мы сражаемся за их чертову страну, не делает нас ни капельки лучше. Теперь священники проповедуют, что неверные британцы насилуют все, что католической веры и в юбке. Боже! Если португальцы верят этому, чему, черт возьми, они поверят за границей? Дальше они подадут прошение Папе Римскому, чтобы он объявил нам войну. Он снова повернулся к столу, откинулся назад, и закрыл глаза. - Нам нужно сотрудничать с испанским народом, а это вряд ли возможно, если они поверят в эту историю. Войдите! - последнее слово было адресовано клерку, который робко постучал в дверь. Он вручил Нэрну листок бумаги, который шотландец просмотрел, одобрительно ворча. - Мне нужна дюжина, Симмонс. - Да, сэр. Когда клерк ушел, Нэрн хитро улыбнулся Шарпу. - Слыхали про «не плюй в колодец», а? Я сжег письмо от этого великого и милейшего человека, чертова Главного Капеллана, а сегодня я должен написать каждому Епископу и архиепископу в окрУге, - он изобразил подобострастный голос: - «Эта история неправда, Ваша Милость, те люди были не из нашей армии, Ваша Святость, но, тем не менее, мы арестуем ублюдков и вывернем их мехом вовнутрь. Медленно». - Неправда, сэр? Нэрн бросил на Шарпа раздраженный взгляд. - Конечно, черт побери, неправда! - Он наклонился вперед и поднял бюстик Наполеона, уставившись в его безжизненные глаза, - А вы бы хотели в это поверить, не так ли? И всем растрепать, чертов Месьё. Как дикие англичане обращаются с испанскими женщинами. Это отвлекло бы вас немного от всех тех хороших людей, которых вы оставили в России, - он хлопнул бюстик на стол, - Черт, - и шумно высморкался. Шарп ждал. Он был с Нэрном наедине, но когда он входил в Штаб он видел много входящих и выходящих людей. Слух, насколько бы неправдивым он не был, всколыхнул Френаду. Шарп был частью этого, иначе Нэрн не посылал бы за ним, но Стрелка устраивало ждать, пока ему не скажут. Момент, очевидно, наступил, поскольку Нэрн махнул Шарпу на стул перед маленьким камином а сам уселся напротив. - У меня есть проблема, Майор Шарп. В двух словах, дела такие. У меня на пороге ужасный беспорядок, беспорядок, который я должен убрать, но у меня нет войск, чтобы сделать это, - он поднял руку остановить Шарпа, который уже открыл рот чтоб перебить, - Да, да, я знаю. У меня есть целая чертова армия, но она находится под контролем Бересфорда. Бересфорд нминально командовал армией, в то время как Веллингтон занимался политикой на юге. - Бересфорд на севере, со своими португальцами, и у меня нет времени, писать ему записочки с «пожалуйста, сэр». Если я попрошу помощь одного из Подразделений тогда, каждый Генерал в радиусе десяти миль захочет запустить палец в этот пирог. Я руковожу этим Штабом. Моя работа состоит в том, чтобы перекладывать бумажки и следить, чтобы повара не мочились в суп. Однако, у меня есть вы, и у меня есть так называемый гарнизонный батальон Френады, и если вы изъявите желание, мы можем закрыть крышкой этот мерзкий горшок со змеями. - Изъявлю желание, сэр? - Вы будете добровольцем, Шарп. Это приказ, - он усмехнулся, - Расскажите мне, что вы знаете о Пот-а-Фю? Маршале Пот-а-Фю. - Ничего, - покачал головой Шарп. - А об Армии дезертиров? А вот тут звякнул слабый звоночек. Шарп вспомнил ночь во время отступления из Бургоса, ночь, когда ветер бросал потоки дождя в сарай без крыши, где укрылись четыреста мокрых, несчастных и голодных солдат. Был там разговор о приюте для солдат, армии дезертиров, которые противостояли и французам и англичанам, но Шарп пропустил эту историю мимо ушей. Она походила на другие слухи, которые бродили по армии. Он нахмурился: - Это правда? - Да, - кивнул Нэрн. Он рассказал историю, сложенную утром по бумагам Хогана, рассказу священника Арадроса, и партизан, которые привели священника во Френаду. Это история была, настолько невероятна, что Шарп, время от времени, останавливал Нэрна просто, чтобы тот подтвердил ее правдивость. Самые дикие слухи, как выяснилось, были фактом. Вот уже год, а может и больше, в горах южной Галисии существовала организованная группа дезертиров, называвшая себя армией. Их лидер был французом, настоящее имя которого было неизвестно, экс-сержант, который теперь именовал себя Маршалом Пот-а-Фю. - Полагаю, это переводится как «Тушенка», - усмехнулся Нэрн, - Поговаривают, что когда-то он был поваром. Под началом Пот-а-Фю «армия» процветала. Они жили на территории, которая была неинтересна французским Маршалам или Веллингтону, они существовали, терроризируя сельскую местность, брали что хотели, и их численность росла, по мере того как дезертиры всех армий на полуострове узнавали об их существовании. Французы, британцы, португальцы и испанцы, в подчинении Пот-а-Фю были все. - Сколько их, сэр? - Мы не знаем, - пожал плечами Нэрн, - Цифра колеблется между четырьмя сотнями и двумя тысячами. Я бы предположил, что на самом деле их шестьсот или семьсот. Шарп поднял брови. Это могло быть огромной силой. - Зачем они пришли на юг, сэр? - Хороший вопрос, - Нэрн высморкался в огромный мятый носовой платок, - Кажется, Лягушатникам неплохо жилось в Галисии. Я не знаю, это опять-таки чертовы слухи, но прошел шепоток, что они могут попытаться зимой напасть на Браганзу, а потом Опорту. Я не верю этому ни на секунду, но у некоторых умников есть мнение, что Наполеону нужна хоть какая-нибудь победа, любая победа, после катастрофы в России. Если они захватят север Португалии тогда, они могут возвестить об этом как о своем достижении, - пожал плечами Нэрн. - Не понимаю зачем, но нам сказано отнестись к такой возможности серьезно, кроме того, в Галисии бродит достаточно кавалерии Лягушатников, и мы думаем, что они вывели нашего друга Пот-а-Фю прямо к нам. В результате, он быстро посылает своих британских дезертиров, напасть на деревню под названием Арадрос, где они убивают крошечный испанский гарнизон и позволяют себе вольности со всеми местными дамами. Теперь половина чертовой Испании думает, что англичане-протестанты снова развязали войну за религию. Вот, Шарп, собственно и вся история в ее маленькой тухлой скорлупе. - Значит, мы пойдем туда и вывернем ублюдков мехом вовнутрь? - Не так быстро, Шарп, не так быстро, - улыбнулся Нэрн, - У нас есть проблема. Он поднялся, подошел к столу, порылся в куче бумаг и мусора, и вернулся с маленькой, черной книгой в кожаном переплете. Он бросил книгу Шарпу. - Вы заметили высокого, худого человека, когда пришли сюда? Седые волосы? Щеголь? Шарп кивнул. Он заметил человека из-за безупречности его униформы, скучающе-безразличного вида, и очевидно дорогих шпор, сабли и всего остального. - Заметил. - Это он, - Нэрн указал на книгу. Шарп открыл ее. Книга была новой, в твердой обложке, на титульном листе он прочитал «Практические Наставления Молодому Офицеру в Искусстве Войны с Особым Упоминанием Сражений в Испании». Автором значился Полковник сэр Огастас Фартингдэйл. Книга стоила пять шиллингов, была издана Ричардом Филлипсом, и отпечатана Джойсом Голдом на Шу-Лейн в Лондоне. Страницы были в основном неразрезанными, но глаз Шарпа зацепился за предложение, которое продолжалось на следующей странице, поэтому он вынул свой перочинный нож и разделил следующие две страницы. Он дочитал предложение и улыбнулся. Нэрн улыбку заметил. - Прочитайте и мне. - «Солдаты, во время марша, должны держать ряды; неприличные выражения и шум непозволительны». - Боже! Это я пропустил, - усмехнулся Нэрн, - Обратите внимание, что у книги есть предисловие, написанное моим другом Главным Капелланом. Он рекомендует частые богослужения, для поддержания порядка и смирения. Шарп закрыл книгу. - Так почему он проблема? - Потому что, Полковник сэр Огастас Фартингдэйл выбрал себе жену. Португальскую жену. На вид милая девушка из хорошей семьи, но Папистка. Бог знает, что на это сказал бы Главный Капеллан! Так или иначе, этот весенний цветок осени сэра Огастаса, решил отправиться в Арадрос, чтобы помолиться какой-то чертовой святыне, творящей чудеса по два за пенни, и угадайте, с кем она там встретилась. Пот-а-Фю. Леди Фартингдэйл - теперь заложница. Если какие-либо войска появятся в пределах пяти миль от Арадроса, они отдадут ее насильникам и убийцам, из которых состоят их ряды. С другой стороны, сэр Огастас может получить ее назад, заплатив пятьсот гиней. Шарп присвистнул, - Ага, приличная цена за пару ножек, которые обовьют тебя в постели, - усмехнулся Нэрн, - Как бы там ни было, сэр Огастас клянется, что цена справедлива, и что он сделает все, абсолютно все, чтобы вернуть свою невесту домой в целости и сохранности. Боже, Шарп, нет зрелища отвратительнее, чем старик, влюбленный в женщину на сорок лет моложе его. Шарпу подумалось, не прозвучала ли в словах Нэрна легкая зависть. - Почему они требуют за нее выкуп, сэр, если она их страховка на случай атаки? - Вы не дурак, точно. Одному Богу известно, зачем им это. Они додумались послать нам письмо, а в письме говорится, что мы можем привезти деньги такого-то числа, в такое-то время, и так далее и тому подобное. Я хочу, чтобы пошли вы. - Один? - Вы можете взять с собой еще одного человека, и все. - Деньги? - Сэр Огастас обеспечит. Он утверждает, что его жена – бесценная жемчужина, так что сейчас, он занят сочинением долговых расписок, чтобы вернуть ее. - А если они ее не освободят? Нэрн улыбнулся. Он был плотно закутан в халат. - Не думаю. Они просто хотят денег, и все. Сэр Огастас нерешительно вызвался сам отвести выкуп, но я, к его огромному облегчению, его отговорил. Я полагаю, что два заложника лучше, чем один, а Королевский Рыцарь выгодный предмет для торговли. В общем, мне нужен солдат, который отправится туда. - Он солдат, - Шарп поднял книгу. - Он чертов писака, Шарп, пустой сотрясатель воздуха. Нет, пойдете вы. Заодно посмотрите на их оборону. Даже если вы не вернете девушку, вы будете знать, как туда войти и забрать ее. - Спасательная операция? - улыбнулся Шарп. - Спасательная операция, - кивнул Нэрн, - Сэр Огастас Фартингдэйл, Майор, военный представитель нашего правительства в правительстве Португалии, что, между нами говоря, значит чертовски много, помимо того, что он очень много ест и общается с симпатичными молодыми леди. Как он остается таким худым, одному Богу известно. Тем не менее, он популярен в Лиссабоне. Правительству он нравится. Кроме того, его жена, предположительно из очень высокопоставленной семьи, и нам вряд ли пришлют благодарственные письма, если мы небрежно допустим, чтобы ее изнасиловала банда мерзавцев в горах. Мы должны вытащить ее. Как только мы это сделаем, наши руки будут развязаны, и мы сможем приготовить из Пот-а-Фю Тушенку. Вы довольны? Шарп просмотрел в окно. Струйки дыма вертикально поднимались из дымоходов Френады, дым рассеивался в безоблачном холодном небе. Конечно, он пойдет. Нэрн не отпустил сэра Огастаса, потому что Полковник мог бы сам стать заложником, но Нэрн не проявлял таких опасений относительно Шарпа. Он улыбнулся генерал-майору. - Я полагаю, у меня нет выбора, сэр. - Вы солдат, не так ли? Конечно, у вас нет выбора! Шарп все еще улыбался. Он был солдатом, а леди нуждалась в спасении, разве не этим, занимались солдаты во все времена? Улыбка стала шире. - Конечно, я пойду, сэр. С удовольствием. В церквях Испании молились за скорое возмездие виновникам страданий Адрадоса. И молитвы были услышаны.
Ла Энтрада де Дио. Ворота Бога. С высоты двухсот футов, ярким зимним утром проход в горах оправдывал свое название. Шарп и Харпер взбирались на своих терпеливых лошадях по тропе, прорезавшей скалы, тени которых все еще укрывали ночной мороз. Адрадос лежал сразу за седловиной прохода, но проходом были Ворота Бога. Слева и справа поднимались в небо скалистые пики, пейзаж ночного кошмара, дикий и острый. Перед ними была гладкая трава дороги через Сьерру. Стражей дороги были Ворота. Направо от прохода был замок. Кастильо де ла Вирхен. Этот замок видел лично Эль Сид, его крепостные валы выстояли против кривых ятаганов Ислама. Легенда гласила, что три мусульманских Короля умерли в темницах Замка Девы, умерли, отказавшись принять Христианство, и их призраки, как поговаривали, блуждали у Ворот Бога. Построенный до победы в войнах за веру Замок простоял столько лет, что не сосчитать, но когда мусульмане были отброшены назад за море, замок стал приходить в упадок. Испанцы ушли из высокогорных убежищ, на приветливые равнины. Но замок все еще стоял, став убежищем для лис и воронов, его крепостные стены и башни, все еще стерегли южный край Ворот Бога. А на северной стороне, в двухстах ярдах от замка, был Женский монастырь. Это было огромное здание, низкое и квадратное, и его стены без окон, казалось, росли из гранита скал Сьерры. Здесь было место, где стояла Святая Дева, здесь был построен алтарь ее Поступи и Замок, чтобы защитить его. В Женском монастыре не было окон, потому что монахинь, которые когда-то жили в его богатых кельях, как предполагалось, должен был интересовать не мир снаружи, а лишь тайна гладкого участка гранита в их украшенной золотом часовне. Монахини ушли, уехали в крытых кожей телегах в обитель в Леоне, и солдаты, плащи которых украшали стены замка, тоже ушли. Дорога по-прежнему вела через холмы, дорога, змеившаяся от глубоких речных ущелий у португальской границы, но на юг теперь были и другие дороги – новее и удобнее. Теперь Ворота Бога охраняли только Адрадос, долину овец, тёрна, и отчаянной банды дезертиров Пот-а-Фю. - Они уже должны были нас увидеть, сэр. - Да. Шарп вытащил часы, любезно предоставленные ему сэром Огастасом Фартингдэйлом. Они пришли слишком рано, поэтому, он остановил трех лошадей. Третья лошадь везла золото и, как они надеялись, предназначалась Леди Фартингдэйл, в случае если Пот-а-Фю сдержит слово и освободит ее, получив выкуп. Харпер спешился, размял огромные мускулы, и уставился на здания на горизонте. - Они будут последними ублюдками, если нападут, сэр. - Верно. Атаковать Ворота с запада было бы тяжело, круто в гору, без единого шанса приблизиться к проходу незаметно. Шарп обернулся. Ему и Харперу потребовалось три часа, чтобы подняться от реки, и большую часть этого времени их мог разглядеть в подзорную трубу наблюдатель на крепостных валах. Слева и справа от прохода, беспорядочно громоздились скалы, непроходимые для артиллерии, едва преодолимые для пехоты. Кто бы ни удерживал, Ворота Бога блокировал единственную дорогу через Сьерру, и британцам очень повезло, что французам не нужны были эти горы, и на этих невозможных склонах не было ни одного боя. Горы не представляли никакой ценности, потому что дороги на юг огибали Сьерру, делая защиту Испании в горах невозможной, но для Пот-а-Фю старые здания стали прекрасным убежищем. Высоко над ними медленно кружили птицы, и Шарп видел, как Патрик Харпер с любовью смотрит на них. Харпер любил птиц. Они были его личной отдушиной от армии. - Кто это? - Красные коршуны, сэр. Они поднимаются над долиной в поисках падали. Шарп заворчал. Он опасался, как бы они сами не стали обедом для птиц. Чем ближе они подъезжали к долине, тем больше ему казалось, что они едут в ловушку. Он не верил, что невесту Фартингдэйла освободят. Он полагал, что деньги у них возьмут, и задавался вопросом, останутся ли они с Харпером после этого в живых. Он сказал Сержанту, что он не обязан ехать, но огромный ирландец только посмеялся над таким предложением. Если идет Шарп, идет и он. - Идем дальше. Шарпу не понравился сэр Огастас Фартингдэйл. Полковник относился к Стрелку с пренебрежением, и был удивлен, когда обнаружил, что Шарп не обладает часами, а поэтому, не сможет прибыть в монастырь к точному моменту, указанному в письме Пот-а-Фю. Десять минут одиннадцатого, ровно. Однако, в скучающем голосе Полковника Шарп уловил его панический страх за жену. Полковник был влюблен. В шестьдесят он нашел свою невесту, а теперь ее у него отняли, и хотя Полковник пытался скрыть все эмоции под маской изящной вежливости, он не мог скрыть страсть, которую пробуждала в нем его невеста. Шарпу он не нравился, но Шарп испытывал к нему жалость, и Шарп попытается вернуть потерянную невесту. Красные коршуны простирали крылья и вилки хвостов над укреплениями замка, и теперь Шарп мог разглядеть людей на стенах. Они были на сторожевой башне, за зубцами главной башни ворот, со стороны прохода, и за укреплениями стены вокруг внутреннего двора. Их мушкеты крошечными черточками виднелись на фоне бледно-голубого декабрьского неба. Проход сужался, и дорога изгибалась зигзагами. Она пересекала седловину прохода рядом со стенами Замка, слишком близко, и Шарп направил свою лошадь в сторону от дороги и остановился у поросшего травой крутого склона последних нескольких ярдов прохода. Женский монастырь был теперь с левой стороны от них, и Шарп видел, как он возвышался на самом краю прохода так, что его восточная стена, обращенная к деревне, была всего в один ярус высотой, в то время как западная стена, обращенная к Португалии, была высотой в два этажа. В нижнем этаже южной стены, обращенной на другую сторону прохода, зияла грубая брешь. Дыра была завешена одеялом. Шарп кивнул в ее сторону. - Думаешь, они поставили там орудие. - Хорошее для этого место, - сказал Харпер, - Как раз простреливается узкая часть прохода. Они преодолели последние несколько футов, их лошади взобрались по крутому склону, и перед ними открылась долина Адрадоса. В четверти мили впереди лежала деревня, скопление небольших, низких зданий, построенных вокруг одного дома побольше, который, как предположил Шарп, был деревенской Гостиницей. Дорога сворачивала направо, сразу, как входила в деревню, строго направо, на юг, и Шарп чуть не застонал вголос. Посреди изгибающейся долины был холм, крутой холм, покрытый тёрном, увенчанный старой сторожевой башней. Кастильо де ла Вирхен охранял проход, но сторожевая башня стояла на страже всей Сьерры. Башня выглядела старой, ее верхушку венчали такие же зубцы, как и на стенах Замка, но у ее подножья виднелись шрамы от земляных работ, и он предположил, что испанский гарнизон вырыл там новые окопы. Кто бы ни контролировал сторожевую башню, контролировал всю долину. Орудия, установленные в сторожевой башне на холме, легко добивали до внутреннего двора Замка. - Идем дальше, - Они прибыли пятью минутами раньше, и Шарп не свернул к Женскому монастырю, вместо этого он повел Харпера на тропу, которая сбегала вдоль ручья, к деревне. Он хотел видеть восточную сторону Замка, обращенную к деревне, но как только они подъехали ближе, со стороны ворот Замка раздался окрик и загремели мушкетные выстрелы . - Дружелюбно, - усмехнулся Харпер. Выстрелы прозвучали безнадежно далеко, только в качестве предупреждения. Шарп натянул поводья и посмотрел на Замок. Перед ним возвышалась башня ворот, хорошо укрепленная, на верху были люди, насмехавшиеся над Стрелками. Сводчатый проход, давно лишившийся ворот, был забаррикадирован двумя крестьянскими телегами, по-видимому украденными из деревни, в то время как укрепления башни над воротами казались прочными и нетронутыми течением времени. Главной башне повезло меньше. Шарп мог видеть дневной свет, пробивавшийся сквозь дыры на верхних этажах, но лестницы все еще вились на самый верх, к людям стоявшим на укреплениях и смотревшим на двух всадников в долине. Они заехали достаточно далеко, чтобы бросить взгляд вдоль восточной стены, и эта экскурсия того стоила. Большая часть стены была разрушена, не осталось ничего кроме кучи щебня, обозначавшего место, где когда-то была стена. Перебраться через обломки было просто – готовая брешь в обороне Пот-а-Фю. Они свернули к Женскому монастырю. Никто не выглядывал с его, по-видимому, плоской крыши, дым не поднимался из его келий. Он казался покинутым. Один вход был обращен на восток, вход между двумя маленькими зарешеченными окнами, которые как предположил Шарп, были единственными нормальными каналами связи с внешним миром. Сама дверь была огромна, украшена странными головами, вырезанными в камне сводчатого прохода. Шарп спешился перед их иссеченным ветрами, пристальными глазами, и привязал лошадей к ржавой решетке левого окна. Харпер снял седельные сумки третьей лошади, золото было тяжелым. Шарп толкнул одну из створок двери. Она со скрипом открылась. Часы показывали десять минут двенадцатого, минутная стрелка в форме свитка, указывала точно на римскую II. Дверь на ржавых петлях полностью распахнулась. За тоннелем входа была крытая аркада. Столетие забвения сделало монастырь обветшалым, но он сохранил свою красоту. Каменные столбы, поддерживающие своды аркады, были покрыты резьбой, их вершины утопали в скоплении каменных листьев и маленьких птиц, пол монастыря был выложен цветными плитками, зелеными и желтыми, теперь обрамленными сорняками и мертвой травой. В центре возвышался бассейн без воды, заросший сорняками, в одном из углов внутреннего двора молодой граб пробивал себе путь сквозь плитки, взламывая их вокруг своего ствола. Монастырь казался пустым. Линия крыши южной и восточной стен отбрасывала тень на плитки. Шарп снял ружье с плеча. Теперь он был Майором, давно уже не рядовым, но он по-прежнему носил ружье. Он всегда брал огнестрельное оружие в бой; мушкет, когда он был рядовым, ружье теперь, когда стал офицером. Он не видел причины не носить оружие. Работа солдата состояла в том, чтобы убивать. Ружье убивало. Он взвел его, щелчок прозвучал неожиданно громко в темноте тоннеля, и он бесшумно вышел в солнечный свет аркады. Его глаза обыскивали тени арок. Ничто не двигалось. Он махнул Харперу. Огромный Сержант внес седельную сумку во внутренний двор. Кожа приглушала звон монет. Его глаза, как и глаза Шарпа, обшаривали линию крыши, тени, но не видели ничего, никого. В арках были двери, и Шарп, открыл их одну за другой. Кажется, это были складские помещения. В каждом было полно мешков, он вытащил свою огромную, громоздкую саблю и надрезал грубую ткань. На пол полилось зерно. Он вернул саблю в ножны. Харпер опустил седельную сумку около бассейна, снял с плеча семиствольное ружье и оттянул кремень. Ружье было подарком от Шарпа, и оно выстреливало семь полудюймовых пуль и своих семи стволов. Только чрезвычайно сильный человек мог совладать с таким оружием, а таких было не много, настолько немного, что Королевский флот, для которого ружье было сделано, отказался от него, когда они поняли что его отдача сильнее ранит их собственных людей, чем его пули ранят врага. Харпер обожал ружье. На близком расстоянии это было страшное оружие, и он привык к мощной отдаче. Он поднял курок и проверил пальцем, есть ли порох на полке. С левой стороны внутреннего двора была только одна дверь под окном, с темным витражным стеклом. Это была большая обильно украшенная дверь, больше чем дверь на западной стороне, которую Шарп попробовал открыть, и обнаружил, что она крепко заперта с противоположной стороны. Он подергал ручку украшенной двери, и она поддалась. Харпер мотнул головой на свое семиствольное ружье, и встал рядом с Шарпом. Он вопросительно смотрел на своего офицера. Шарп кивнул. Харпер с воплем бросился через дверь - устрашающий крик, призванный испугать любого в здании - отскочил в сторону, присел, и обвел мрак семью стволами. Его голос затих. Он был в часовне, и она была пуста. - Сэр? Шарп вошел внутрь. Он мало что видел. Чаша для святой воды, была пуста и суха, ее окружала пыль и крошечные камешки. Свет из дверного проема падал на плитки пола часовни, и Шарп мог видеть неровные бурые пятна, на краях плиток. Кровь. - Смотрите, сэр. Харпер стоял у большой железной решетки, которая делала ту часть помещения, где они стояли чем-то вроде предбанника к самой часовне. В решетке была дверь, но дверь была заперта на висячий замок. Харпер подергал замок. - Новый, сэр. Шарп запрокинул голову. Решетка упиралась в потолок, где золотая краска тускло отсвечивала в солнечных лучах. - Зачем она здесь? - Чтобы не впустить посторонних в часовню, сэр. Сюда может войти любой. Но туда позволялось входить только монахиням, сэр. Когда здесь еще был женский монастырь. Шарп прижал лицо к холодным прутьям. Часовня продолжалась в обе стороны, слева стоял алтарь, и когда его глаза привыкли к мраку, он увидел, что часовня обезображена. Крашеные стены были забрызганы кровью, статуи были вырваны из своих ниш, светильник сорван с цепей. Разрушение было бессмысленным, но банда Пот-а-Фю была в отчаянии, беглецы, которым было некуда больше бежать, а такие люди выплескивали свою ярость на все красивое, доброе и ценное. Шарп задумался, была ли Леди Фартингдэйл вообще еще жива. Снаружи монастыря послышался слабый приближающийся цокот копыт. Два стрелка замерли, прислушиваясь. Цокот приблизился. Шарп услышал голоса. - Сюда! Они быстро и спокойно вышли из часовни. Цокот копыт стал еще ближе. Шарп указал через внутренний двор, и Харпер, удивительно тихо для такого гиганта, скрылся в тени под аркой. Шарп ступил назад, в часовню, и притянул дверь так, чтобы он и его ружье видели входной туннель через щель. Во внутреннем дворе стояла тишина. Не было даже ветра, чтобы разметать опавшие листья граба по зеленым и желтым плиткам. Цокот остановился снаружи, скрипнуло седло спешившегося человека, раздался хруст сапог по дороге, и затем снова наступила тишина. Два воробья спорхнули в пустой бассейн, и стали что-то клевать среди сухих сорняков. Шарп сместился немного правее, высматривая Харпера, но ирландец был невидим в тени. Шарп присел так, чтобы его силуэт, если его заметят через щель, сбил бы с толку того, кто бы вышел из темного туннеля. Скрипнули ворота. Снова тишина. Воробьи взлетели вверх, громко захлопав крыльями, а потом Шарп чуть не подскочил, потому что тишину разорвал неистовый вопль, и человек стремительно вскочил в монастырь, его мушкет шарил по сторонам, выцеливая в темноте теней затаившихся противников, затем человек присел у подножья колонны возле входа и тихонько позвал кого-то сзади. Это был огромный человек, такой же крупный как Харпер, и он был одет во французский синий мундир с одним золотым кольцом на рукаве. Униформа французского Сержанта. Он позвал снова. Показался второй человек, такой же настороженный, как и первый, и этот человек тянул за собой седельные сумки. Он был в униформе французского офицера, старшего офицера, его синий мундир с красным воротником сиял золотыми знаками отличия. Был ли это Пот-а-Фю? У него был кавалерийский карабин, несмотря на униформу пехоты, на боку, на серебряной цепочке, висела кавалерийская сабля. Два француза оглядывали монастырь. Ни шороха, никого. - Allans, - Сержант взял седельную сумку и замер, на что-то указывая. Он увидел сумку Харпера около бассейна. - Стоять, - крикнул Шарп, распрямившись и распахивая дверь ударом ноги, - Стоять! Французы обернулись. Они были под прицелом ружья. - Ни с места! - Он видел, что они на глаз прикидывают расстояние для выстрела от бедра. - Сержант! Харпер появился с фланга, огромный человек, двигающийся как кошка, с улыбкой на лице и направленным на них огромным многоствольным ружьем. - Держи их там, Сержант. - Сэр! Шарп двинулся мимо них, обогнул, и вошел в туннель. Пять лошадей были привязаны снаружи монастыря рядом с теми тремя, которых привели они с Харпером, заметив их, он закрыл дверь монастыря, и вернулся, чтобы посмотреть на двух пленников. Сержант был огромен, и крепкий как дуб, загорелый с большими черными усами. Он с ненавистью смотрел на Шарпа. Его руки казались достаточно большими, чтобы задушить вола. У человека в офицерской форме было тонкое лицо, с острыми чертами и пронзительными глазами, умными глазами. Он смотрел на Шарпа с презрением и снисходительностью. Шарп держал ружье направленным между ними. - Возьми их оружие, Сержант. Харпер подошел к ним сзади, забрал карабин у офицера, а потом потянул мушкет Сержанта. Шарп почувствовал чудовищное сопротивление огромного Сержанта, направил ружье в его сторону, и Сержант неохотно отпустил мушкет. Шарп снова посмотрел на офицера. - Кто Вы? - Мое имя не для дезертиров, - ответ был на хорошем английском языке. Шарп ничего не сказал. Пять лошадей, но всего два наездника. Седельные сумки такие же, как принесли они с Харпером. Он шагнул вперед, не сводя глаз с офицера, и пнул седельные сумки. Внутри звякнули монеты. Тонкое лицо французского чиновника насмешливо ухмыльнулось. - Вы всё найдете там. Шарп отступил на три шага и опустил ружье. Он ощутил удивление Харпера. - Меня зовут Майор Ричард Шарп, 95-ый Полк, офицер его британского Величества. Сержант! - Сэр? - Опусти оружие. - Сэр? - Делай, как я говорю. Французский офицер пронаблюдал как опускается семистволка, и посмотрел на Шарпа. - Слово чести, M'sieu? - Слово чести. - Я - Чиф дю Батталион Дюбретон, Мишель Дюбретон, - каблуки француза щелкнули, - Имею честь командовать 54-ым линейным Батальоном Императора. Чиф дю Батталион, два тяжелых золотых эполета, полный Полковник, не меньше. Шарп отсалютовал, ощущение было странным. - Мои извинения, сэр. - Ничего. Вы произвели впечатление. - Дюбретон улыбнулся Харперу, - Не говоря уже о вашем Сержанте. - Сержант Харпер. - Сэр! - Харпер фамильярно кивнул французскому офицеру. Дюбретон улыбнулся. - Мой вроде повыше, - он перевел взгляд с Харпера на своего собственного Сержанта и пожал плечами, - А может, и нет. Вы сочтете его имя соответствующим. Сержант Бигиард. Бигиард, успокоенный тоном своего офицера, застыл во внимании и отчаянно закивал Шарпу. Стрелок махнул Харперу: - Их оружие, Сержант. - Благодарю, Майор, - Дюбретон вежливо улыбнулся, - Я полагаю, что этот жест означает, что мы наслаждаемся перемирием, верно? - Конечно, сэр. - Как мудро, - Дюбретон повесил карабин на плечо. Хоть он и был Полковником, но похоже было, что он владеет оружием с умением и легкостью. Он взглянул на Харпера. - Вы говорите по-французски, Сержант? - Я, сэр? Нет, сэр. Гэльский, английский и испанский, сэр, - Харпер, казалось, не видел ничего странного во встрече двух врагов в Женском монастыре. - Хорошо! Бигиард говорит немного по-испански. Я могу предложить, чтобы вы вдвоем постояли на страже, пока мы поговорим? - Сэр! - Харпер, казалось, не видел ничего странного в том, чтобы получать приказы от врага. Французский Полковник обратил свой шарм на Шарпа. - Майор? - он сделал жест, в сторону центра монастыря, наклонился, и подтянул свои седельные сумки, к тем, которые принес Шарп. Дюбретон кивнул на них: - Ваши? - Да, сэр. - Золото? - Пятьсот гиней. Дюбретон поднял брови. - Я полагаю, что у Вас здесь заложники, верно? - Всего один, сэр. - Но дорогой. У нас три, - его глаза смотрели на линию крыши, обыскивая тени, в то время как его руки выудили потрепанную сигару, и трут чтобы прикурить. Обугленному льну потребовалось несколько секунд, чтобы загореться. Он предложил сигару Шарпу. - Майор? - Нет, благодарю, сэр. - Три заложника. Включая мою жену. - Я сожалею, сэр. - Я тоже, - голос был тихим, даже спокойным, но лицо затвердело как кремень. - Дерон заплатит. - Дерон? - Сержант Дерон, который теперь именует себя Маршал Пот-а-Фю. Он был поваром, Майор, и вполне хорошим. Ему нельзя доверять, - его глаза опустились от края крыши, чтобы взглянуть на Шарпа. - Вы ожидаете, что он сдержит свое слово? - Нет, сэр. - Я тоже, но рискнуть стоило. На мгновение все замолчали. Снаружи монастыря по-прежнему было тихо и внутри его стен тоже. Шарп вытащил часы из кармана. Без двадцати пяти минут двенадцать. - Вам приказали явиться сюда в определенное время, сэр? - Верно, Майор, - Дюбретон выпустил в воздух струйку дыма, - Двадцать пять минут одиннадцатого, - он улыбнулся, - Возможно, у нашего Сержанта Дерона есть чувство юмора. Я подозреваю, что он думал, что мы перебьем друг-друга. Что мы почти и сделали. Харпер и Бигеард, с другой стороны аркады, наблюдали за крышами и дверями. Они являли собой пугающую пару и вдохновили Шарпа на предположение, что они все же могут остаться в живых. Такие два человека как эти Сержанты знали толк в том, как убивать. Он снова взглянул на французского Полковника. - Я могу спросить, как они захватили вашу жену, сэр? - Заманили в засаду, Майор, с конвоем, на пути из Леона в Саламанку. Они остановили их воспользовавшись французской формой, никто ничего не заподозрил, и ублюдки ушли с припасами на месяц. И женами трех офицеров, которые направлялись, чтобы присоединиться к нам на Рождество, - он подошел к двери в западной стене, которую Шарп уже попытался открыть, подергал ее, и вернулся к Шарпу. - Не тот ли самый Шарп из Тэлавере? Бадахоса? - улыбнулся он. - Возможно, сэр. Дюбретон оглядел Стрелка, его огромную саблю, которую Шарп предпочитал носить высоко на перевязи, лицо со шрамом. - Полагаю, я оказал бы Империи большую услугу, убив Вас, Майор Шарп, - слова прозвучали без намека на оскорбление. - Я уверен, что мог бы оказать Великобританию равноценную услугу, убив Вас, сэр. - Да, пожалуй, - снова рассмеялся Дюбретон, обрадованный его непринужденностью, но, несмотря на смех, он все еще был напряжен, все еще насторожен, он почти не сводил глаз с крыши и дверей. - Сэр! – проворчал Харпер у них за спиной, направив ружье на дверь часовни. Бигиард тоже развернулся к ней лицом. Изнутри доносился слабый шум, шум открывшейся решетки. - Сержант! Справа от нас! - Дюбретон отбросил сигару. Харпер переместился мгновенно, Дюбретон махнул Бигиарду, встать позади и слева от офицеров. Полковник посмотрел на Шарпа. - Вы там были. Что внутри? - Часовня. За дверью есть чертовски большая решетка. Я думаю, что ее отпирают. Двери часовни открылись и перед ними оказались две девушки, присевшие в реверансе. Они захихикали, обернулись, и принесли из-за дверей стол, который поставили на освещенном солнцем дворе. Одна взглянула на Бигиарда, затем на Харпера, и состроила гримасу ложного удивления их росту. Они снова захихикали. Третья девушка появилась со стулом, который она поставила около стола. Она также сделала реверанс офицерам, после чего послала им воздушный поцелуй. - Я боюсь, нам придется вытерпеть все, что бы они не задумали, - вздохнул Дюбретон. - Да, сэр. В часовне загрохотали сапоги, и друг за другом стали выходить солдаты, заполняя двор слева и справа. На них была форма Великобритании, Франции, Португалии и Испании, к их мушкетам были примкнуты штыки. Они гримасничали, строясь в линию вдоль трех из четырех стен. Только стена позади Дюбретона и Шарпа была свободна. Три девушки стояли у стола. На них были блузки с глубоким декольте, очень глубоким, и Шарп предположил, что им должно быть холодно. - Mes amis! Mes amis! – прогремел из часовни голос. Это был низкий голос, раскатистый, громкий бас, - Mes amis. Нелепая фигура вышла из тени под аркой, и остановилась у стола. Он был низеньким и очень толстым. Он раскинул руки, и улыбнулся: - Mes amis! На ногах у него были высокие черные кожаные сапоги, срезанные позади под коленями, а повыше белые бриджи, опасно обтянувшие его огромные толстые бедра. Его живот колыхался, когда он бесшумно смеялся, рябь пробегала по жиру на его теле под жилетом в цветочек, который он одел под синий однотонный жакет, щедро украшенный золотыми листьями и витыми шнурами. Жакет не застегивался на его огромном пузе, вместо этого его удерживал на месте золотой кушак, а через правое плечо его опоясывала красная лента. На шее, под множеством подбородков, висел эмалированный золотой крест. Кисточки его золотых эполетов покоились на толстых руках. Сержант Дерон, теперь называвший себя Маршал Пот-а-Фю, снял свою шляпу, с чудесным белым плюмажем, и показал лицо, которое было почти как у херувима. Стареющего херувима с ореолом белых кудрей, сияющего от доброжелательности и восхищения. - Mes amis! - он посмотрел на Шарпа, - Parlez-vous Francais? - Нет. - Вам нужно изучить французский, - погрозил он Шарпу пальцем, - Красивый язык! Да, Полковник? - он улыбнулся Дюбретону, который не ответил. Пот-а-Фю пожал плечами, рассмеялся, и снова посмотрел на Шарпа. - Мой английский очень плох. Вы встречали Полковника, да? - Он покрутил головой, насколько позволяли складки жира на его шее, - Мой Полковник! Мой Храбрец! - Иду, сэр, иду! Иду! А вот и я! - Человек с желтым, противно подергивающимся лицом, беззубой усмешкой, и по-детски синими глазами, гротескно выпрыгнул через дверь. Он был одет в униформу британского Полковника, но наряд не мог скрыть ни безразмерное тело, ни грубую силу, в его руках и ногах. Скачущая фигура остановилась, чуть-чуть присела, и уставилась на Шарпа. Лицо дергалось, голос кудахтал, а потом рот, искривился в улыбке. - Шарпи! Привет, Шарпи! – его лицо снова задергалось и с губ стекла струйка слюны. - Не стреляй, Сержант, - Шарп спокойно повернулся к Харперу. - Нет, сэр, - Голос Харпера был полон ненависти, - Пока что, сэр. - Сэр! Сэр! Сэр! - желтое лицо смеялось над ними, а человек, который назвал себя Полковником, выпрямился в полный рост, - Здесь не никаких «сэров». Никаких чертовых светлостей и чертовых милостей, - кудахтанье возобновилось, пронзительное и вульгарное. Шарп отчасти этого ожидал, и он подозревал, что Харпер тоже этого ожидал, однако ни один не выказал страха. Шарп надеялся, что этот человек мертв, хотя этот человек хвастался, что его нельзя убить. Здесь, в залитой солнцем аркаде, с текущей изо рта слюной, стоял перед ними экс-сержант Обадайя Хэксвилл. Хэксвилл.
Обадайя Хэксвилл, Сержант завербовавший Шарпа в армию, человек, из-за которого Шарпа выпороли на пыльной индийской площади. Хэксвилл. Человек, из-за которого выпороли Харпера, ранее в этом году, который пытался изнасиловать Терезу, жену Шарпа, который приставил зазубренный штык к горлу маленькой дочки Шарпа, Антонии. Обадайя Хэксвилл. Его голова дергалась на длинной шее. Он харкнул, сплюнул, и отступил в сторону. Плевок сверкающим колесом вылетел из его рта. Это был человек, которого было невозможно убить. Его повесили, когда ему было двенадцать лет. Это было сфабрикованное обвинение в краже овец, сфабрикованное, потому что священник, дочь которого молодой Хэксвилл попытался совратить, не хотел измазать грязью репутацию своего ребенка. Судьи были счастливы угодить. Он был самым молодым всех заключенных, повешенных в тот день. Палач, желая понравиться многочисленным зрителям, не дал ни одной из его жертв сломать шею при падении. Он повесил их медленно, позволив им висеть пока они не задохнулись, позволив толпе наслаждаться каждым звуком их удушья, каждой бесполезной судорогой, и палач дразнил толпу, предлагая подергать повешенных за лодыжки и отвечая на их крики да или нет. Никому не было дела до маленького мальчика в конце виселицы. Хэксвилл висел, симулируя смерть, притворялся, даже проваливаясь в кошмарную темноту, но вдруг, когда конец уже был близок, разверзлись небеса. По улице перед тюрьмой застучали первые капли, и через мгновение обрушился ливень, удар молнии сбил флюгер на высоком церковном шпиле, и широкая улица очистилась, когда мужчины, женщины и дети разбежались в поисках убежища. Никому не было дела, когда дядя Хэксвилла срезал маленькое тело. Они думали, что мальчик был мертв, что тело можно продать доктору, который искал свежий труп для исследования, но дядя отнес Обадайю на аллею, привел его в сознание, и сказал мальчику уходить, и никогда не возвращаться. Хэксвилл повиновался. В тот день у него начались судороги, и они не прекратились и через тридцать лет. Он нашел армию, убежище для людей вроде него, и еще рядовым он обнаружил простой закон выживания. Для тех, кто был выше званием, Хэксвилл был прекрасным солдатом. Он был пунктуален в своих обязанностях, полон уважения, и он был произведен в Сержанты. Офицеры могли не беспокоиться о дисциплине с таким Сержантом, как Хэксвилл. Сержант Хэксвилл терроризировал свои роты принуждая к повиновению, а цена свободы от этой тирании выплачивалась уродливому Сержанту деньгами, спиртным или женщинами. Хэксвилл не прекращал поражаться, что может сделать замужняя женщина, чтобы спасти своего мужа солдата от телесных наказаний. Его жизнь была посвящена мести судьбе, которая сделала его уродливым, нелюбимым существом, ненавидимым своими товарищами, полезным только для старших по званию. Но судьба могла раздавать и подарки. Она обманула смерть для Обадайи Хэксвилла. Он не был единственным человеком, пережившим повешение. Переживших это было столько, что некоторые больницы взимали стоимость заботы о повешенном со стервятников, которые рыскали в поисках свежих трупов с виселицы, которые можно продать докторам, тем не менее Хэксвилл считал себя уникальным. Он был человеком, который пережил смерть, и теперь ни один человек не мог убить его. Он никого не боялся. Ему можно было причинить боль, но нельзя было убить, и он доказал это на полях битвы и в глухих переулках. Он был любимчиком смерти. И он был здесь, у Ворот Бога, Лейтенантом Пот-а-Фю. Он дезертировал из роты Шарпа в апреле, его осторожность и правила выживания в армии, разрушились о его похоть к Терезе, а убийство друга Шарпа, Капитана Роберта Ноулза, гарантировало ему военный трибунал и казнь, поэтому, он ускользнул в черно-красную темноту кошмара, которым был Бадахос под конец осады. Теперь он был в Адрадосе, где он нашел других отчаявшихся людей, которые будут подыгрывать его злу, потворствовать его безумию, следовать за ним во мрак его желаний. - Приятно, да? - Хэксвилл смеялся над Шарпом, - Теперь ты должен называть меня «сэром»! Я - Полковник! Пот-а-Фю с интересом наблюдал за Хэксвиллом, улыбаясь представлению. - Ты ведь собираешься отсалютовать мне, да? А? - лицо дергалось. Он снял двухуглую шляпу и его волосы, уже седые, свисали по желтой коже. Глаза были синими как фарфор на искаженном лице. Он посмотрел мимо Шарпа: - Приволок с собой чертова ирландца. Рожденного в свинарнике. Чертово ирландское дерьмо! Харпер должен был сохранять спокойствие, но он гордился тем, что он ирландец: - Как там твоя сифилисная мамаша, Хэксвилл? - в его голосе была насмешка. Мать Хэксвилла была единственным человеком в мире, которого он любил. Не то, чтобы он знал ее, не, чтобы он видел ее с тех пор как ему было двенадцать лет, но он любил ее. Он забыл избиения, и как он хныкал, когда маленьким попадал ей под горячую руку, он помнил только, что она послала своего брата, чтобы снять его с эшафота, и в его мире, это было единственным проявлением любви. Матери были священными. Харпер засмеялся, а Хэксвилл, заревев от неконтролируемого гнева, пошатнулся, и его рука завозилась у непривычной ему сабли на боку. Аркаду оглушило размерами этой ненависти, ее мощью, шумом, который отозвался эхом в арках, когда огромный человек бросился на Харпера. Сержант сохранял спокойствие. Он опустил кремень на сталь своего ружья, вернул его назад, и затем ударил тяжелым обитым латунью прикладом в живот Хэксвилла, отступил в сторону и пнул его в бок. Люди Пот-а-Фю дернулись, поднимая мушкеты, отводя кремни, а Шарп упал на одно колено, вскинул ружье, и его ствол был нацелен прямо между глаз Пот-а-Фю. - Non! Non! - закричал Пот-а-Фю своим людям, размахивая рукой в сторону Шарпа, - Non! Хэксвилл снова стоял на ногах, его глаза излучали боль и гнев, сабля в его руках метнулась к лицу Харпера. Солнечный свет размыл свистящую сталь в яркое пятно, и Харпер с усмешкой отразил удар прикладом своего ружья; никто не шевельнулся, чтобы помочь Хэксвиллу, все боялись огромного Стрелка. Дюбретон посмотрел на Бигиарда и кивнул. Это нужно было прекратить. Шарп знал, что если умрет Хэксвилл, они все будут обречены. Если умрет Харпер, умрет и Пот-а-Фю, а его люди отомстят за него. Бигиард спокойно шагал позади офицеров, Хэксвилл кричал ему, вопил о помощи, но никто по-прежнему не двигался. Он снова бросился с саблей на Харпера, промахнулся, и беспомощно отшатнулся к громадному французскому Сержанту, который, как будто засмеялся и переместился с внезапной скоростью. Хэксвилл моментально оказался скручен огромными руками. Англичанин боролся со всей своей силой, извивался в державших его руках, но он походил на котенка во власти француза. Харпер подошел, взял из рук Хэксвилла саблю, и отошел с ней. - Сержант! - Тон Дюбретона был предупреждающим. Шарп все еще не сводил глаз с Пот-а-Фю. Харпер покачал головой. У него пока не было намерения убивать этого человека. Он взял саблю правой рукой за рукоять, левой за лезвие, широко улыбнулся Хэксвиллу и хлопнул саблей об колено. Она разломилась надвое, и Харпер отбросил обломки на плитки пола. Бигиард улыбался. Крик разнесся по монастырю, ужасный, мучительный вопль прорезал воздух. Никто не шевельнулся. Крик раздался изнутри монастыря. Женский крик. Пот-а-Фю посмотрел на ружье Шарпа, потом на Дюбретона. Он что-то сказал рассудительным тоном, его низкий голос был умиротворяющим, и Дюбретон посмотрел на Шарпа. - Он предлагает, чтобы мы забыли это маленькое недоразумение. Если Вы опустите свое ружье, он отзовет своего человека. - Скажите ему сначала отозвать человека, - как будто крика и не было. - Обадайя! Обадайя! - голос Пот-а-Фю подлизывался, - Иди сюда, Обадайя! Иди! Дюбретон переговорил с Бигиардом, и французский Сержант медленно разжал хватку. На секунду Шарпу показалось, что Хэксвилл снова бросится на Харпера, но голос Пот-а-Фю поманил шаркающую, желтолицую фигуру к себе. Хэксвилл наклонился, поднял кусок сабли с ручкой, и трогательно вложил его в ножны так, чтобы, по крайней мере, выглядело как сабля. Пот-а-Фю мягко поговорил с ним, погладил его по руке, и подозвал одну из трех девушек. Она подошла к Обадайе, и стала его поглаживать, тогда Шарп встал и опустил ружье. Пот-а-Фю заговорил с Дюбретоном. Полковник переводил для Шарпа: - Он говорит, что Обадайя – его верный слуга. Обадайя убивает за него. Он вознаграждает Обадайю выпивкой, властью и женщинами. Пот-а-Фю засмеялся, когда Дюбретон закончил. Шарп видел напряжение на лице Полковника, и он знал, что француз помнит крик. Его жену удерживали здесь. Тем не менее, никто из офицеров не спросил о крике, поскольку оба знали, что сделать это означало сыграть Пот-а-Фю на руку. Он хотел, чтобы они спросили. Крик повторится, перешел в пронзительный дрожащий плач, и захлебнулся затихающими всхлипами. Пот-а-Фю снова вел себя, как будто ничего не произошло. Его низкий голос снова обратился к Дюбретону. - Он говорит, что сначала пересчитает деньги, а потом приведет женщин. Шарп предположил, что стол нужен для того, чтобы посчитать деньги, но три человека перетащили монеты на чистый участок плиток и занялись трудоемкой работой по складыванию их в столбики и подсчету. У стола была другая цель. Пот-а-Фю хлопнул в свои толстенькие ладоши, и появилась четвертая девушка, с подносом в руках. Она поставила его на стол, толстый француз приласкал ее, поднял крышку с глиняного горшка на подносе, и протяжно заговорил с Дюбретоном. Грохочущий голос казался полным удовольствия; он задерживался, смакуя определенные слова, в то время как Пот-а-Фю клал еду в чашу. Дюбретон вздохнул, обернулся к Шарпу, но его глаза изучали небо. Дым поднимался там, где не его было двадцатью минутами раньше. - Вы хотите знать, что он сказал? - А мне надо, сэр? - Это рецепт тушеной зайчатины, Майор, - улыбнулся Дюбретон, - Я подозреваю что хороший. Пот-а-Фю жадно ел, густой соус капал на его толстые ляжки в белых бриджах. – А я их просто режу, и варю в соленой воде, - улыбнулся Шарп. - Охотно верю, Майор. Мне пришлось собственную жену учить готовить. Шарп поднял бровь. Интонация Дюбретона его заинтриговала. - Моя жена – англичанка, - улыбнулся француз, - Мы встретились и поженились во время Амьенского мира, в последний раз, когда я был в Лондоне. С тех пор она прожила десять лет во Франции и теперь, заслуживает похвалы как повар. Она не столь хорошо готовит как слуги, конечно, но на то чтоб понять, как проста кулинария, нужна вся жизнь. - Проста? - Конечно, - Полковник поглядел на Пот-а-Фю, который аккуратно поднимал большой кусок мяса, упавший ему на колени, - Он берет своих зайцев, срезает мясо с костей, а потом маринует целый день в оливковом масле, уксусе и вине. Добавляете чеснок, Майор, немного соли, немного перца, и горстку ягод можжевельника, если они у вас есть. Собираете кровь, и перемешиваете ее с печенью, измельченной в пасту, - в голосе Дюбретона звучал энтузиазм, - Итак. На следующий день берете мясо, и обжариваете его на масле и сале. Только до румяной корочки. Сыпете немного муки в кастрюлю, потом кладете все это в соус. Добавляете еще вина. Добавляете кровь с печенью, и нагреваете. До кипения. Вы бы сочли это превосходным, особенно если добавить ложку оливкового масла, перед подачей. Пот-а-Фю хихикал. Он понял многое из того, что сказал Дюбретон, и когда Шарп посмотрел на него, толстый француз улыбнулся и поднял маленький кувшин. - Масло! - Он погладил огромный живот и пустил ветра. Крик раздался снова, в третий раз, и в муках была беспомощность. Женщине причиняли боль, ужасную боль, а люди Пот-а-Фю смотрели на четверых незнакомцев и ухмылялись. Эти люди знали, что происходит и хотели увидеть какой это производит эффект на гостей. - Наше время придет, Майор, - сказал Дюбретон понизив голос. - Да, сэр. Хэксвилл и его женщина подошли к стопкам монет, и он обернулся с усмешкой на лице. - Все здесь, Маршал! - Bon! - Пот-а-Фю протянул руку, и Хэксвилл бросил ему одну из золотых гиней. Француз поймал ее и повертел в руке. Хэксвилл подождал, пока его лицо не перестало дергаться. - Хочешь теперь получить свою женщину, Шарпи? - Такой был уговор. - О! Уговор! - засмеялся Хэксвилл. Он ущипнул девушку рядом с собой, - Как на счет этой, Шарпи? Хочешь эту, да? - девушка смотрела на Шарпа и смеялась. Хэксвилл наслаждался, - Она испанка, Шарпи, как и твоя жена. Она же у тебя еще есть, да? Тереза? Или она уже умерла от сифилиса? Шарп ничего не сказал. Он услышал, как беспокойно зашевелился позади него Харпер. Хэксвилл подошел ближе вместе с девушкой. - Так почему тебе не взять эту, Шарпи. Хочешь ее. Смотри! - он поднял левую руку и дернул завязку на ее блузе. Она распахнулась. – Можешь посмотреть, Шарпи. Давай! Смотри! - кудахтал Хэксвилл, - О, конечно. Чертов офицер, да? Слишком возвышенный и чертовски важный, чтобы смотреть на шлюхины сиськи! Мужчины по краям аркады смеялись. Девушка улыбалась, пока Хэксвилл ласкал ее. – Можешь ее взять, Шарпи, - прокудахтал он, - Она солдат, а деньги которые ты принес значат, что она твоя навсегда! - она была солдатом, потому что, как и рядовые, служила за шиллинг в день. Девушка скривила свои накрашенные губы послав поцелуй Шарпу. Пот-а-Фю рассмеялся, и заговорил с Дюбретоном по-французски. Дюбретон отвечал кратко. Хэксвилл еще не закончил насмехаться над Шарпом. Он подтолкнул девушку к нему, толкнул сильно так, чтобы она налетела на Стрелка, а Хэксвилл ткнул в них пальцем и засмеялся. - Она хочет его! Шарп вскинул ружье. Взгляд девушки был твердым как кремень, волосы грязные. Он посмотрел на нее, и было что-то в его глазах, что пристыдило ее, и она опустила взгляд. Он мягко ее отстранил, взял завязки ее блузы, и потянул, запахнув ее. - Иди. - Майор? – тихо позвал Дюбретон. Он указывал мимо Шарпа туда, где в западной стене открылась запертая дверь. За ней была другая дверь, решетка, а за ней Шарп мог видеть солнечный свет еще одной аркады, - Он хочет, чтобы мы шли туда. Только мы двое. Я думаю, мы должны пойти, - Дюбретон пожал плечами. Шарп прошел мимо бассейна, вместе с французом, и солдаты на западной стороне аркады расступились, когда два офицера ступили в дверной проем под аркой. Решетка распахнулась от прикосновения, они оказались в коротком, холодном проходе, а потом на верхнем балконе внутренней аркады. Хэксвилл следовал за ними, и с ним полдюжины солдат, по обе стороны от офицеров. Их мушкеты были подняты, штыки направлены на Шарпа и Дюбретона. - Господи Иисусе, - в голосе Шарпа была горечь. Эта внутренняя аркада когда-то была красива. Вода текла по ее двору, складываясь в лабиринт маленьких, декоративных каналов. Мелкие каналы сверкали на разноцветных плитках, но вода давно перестала течь, каналы были разрушены, а пол двора взломан. Все это Шарп увидел за несколько секунд, он видел кусты тёрна, которые выросли как сорняки в одном углу, виноградные лозы, по-зимнему мертвые, которые раскинулись по прекрасной, бледной каменной кладке, и он увидел солдат во внутреннем дворе внизу. Они смотрели наверх и ухмылялись своим зрителям. В центре аркады горела жаровня, горела так, что воздух над ней мерцал, а в ярком пламени лежали штыки. В центре внутреннего двора лежала связанная женщина. Ее запястья и лодыжки были привязаны к железным колышкам, которые были вбиты между расколотых камней. Она была обнажена до пояса. Ее грудь была в крови, под кровью, сочившейся по груди, виднелись черные отметины. Шарп посмотрел на Дюбретона, в страхе, что это его жена-англичанка, но француз едва заметно качнул головой. - Смотри, Шарпи, - прокудахтал позади них Хэксвилл. Один из солдат подошел к жаровне и, обернув руку тряпкой, достал штык из огня. Он убедился, что конец штыка раскален докрасна, развернулся, и женщина задергалась, задыхаясь в панике, солдат поставил ногу в сапоге на ее живот, наполовину скрыв следы его работы, и женщина закричала. Раскаленное докрасна лезвие опустилось, крик заполнил аркаду, а потом женщина, видимо потеряла сознание. Солдат отступил. - Она пыталась сбежать, Шарпи, - отвратительное дыхание коснулось плеча Шарпа, - Ей с нами не понравилось, да? Видишь, что там написано, Капитан? Запах сожженной плоти достиг верхнего яруса. Шарп хотел выхватить саблю из ножен, и дать ей волю с этими ублюдками в монастыре, но он знал, что был бессилен. Его время придет, но не сейчас. - Puta, - рассмеялся Хэксвилл, - Вот что там написано. Она испанка, понимаешь, Капитан. Ей повезло, что она не англичанка, да? По-английски пишется иначе - Шлюха. Женщина была изувечена на всю жизнь, заклеймена злом. Шарп полагал, что она была одной из женщин из этой деревни, или возможно гостьей из другой деревни, попытавшейся сбежать по длинной извилистой дороге, которая вела на запад от Ворот Бога. Бежать из Адрадоса было так же сложно, как будет сложно приблизиться незамеченными к укреплениям Замка. Солдаты вытащили колышки из земли, срезали путы, и двое утащили женщину по камням с глаз долой под арку нижнего яруса. Хэксвилл прошел за угол верхней аркады так, чтобы смотреть в лицо двум офицерам из-за угла. Он оперся своими руками на каменную балюстраду и произнес с издевкой: - Мы хотели, чтобы вы увидели это, чтобы вы знали, что произойдет с вашими сучками, если Вы попытаетесь сюда вломиться, - его лицо задергалось, правая рука указала на пятна крови перед жаровней, - Это! - Два штыка все еще покоились в огне, - Понимаете, господа, мы передумали. Нам нравится держать леди здесь, так что, мы, черт возьми, оставим их здесь. Мы не хотим, чтобы вы утруждали себя и забирали деньги, так что, мы их тоже оставим себе, - он рассмеялся, наблюдая за их лицами, - Вместо этого можете передать сообщение. Ты понял, Лягушатник? - Я понял. Они живы? - в голосе Дюбретона было презрение. - Живы, Лягушатник? - голубые глаза широко распахнулись, изображая невинность, - Конечно, они чертовски живы. Они останутся в живых, пока вы держитесь подальше отсюда. Я покажу вам одну из них через минуту, но сначала вы, черт побери, послушаете меня, и послушаете хорошо. Он снова задергался, дергалось лицо, дергалась длинная шее и шейный платок, повязанный высоко, сполз, открыв шрам на левой стороне шеи. Он подтянул платок, снова прикрыв шрам. Он осклабился, показав почерневшие пни вместо зубов. - Они невредимы. Пока, но это не надолго. Сначала я их припалю, помечу их, потом отдам их парням, а потом они умрут! Понял? - он прокричал вопрос, - Шарпи! ты понял? - Да. - Лягушатник? - Да. - Умные, да! - он смеялся, моргая глазами, скрежеща пнями зубов во рту. Лицо внезапно дернулось один раз, и замерло, - Вы принесли деньги, и я скажу вам, что вы сделали. Вы купили их достоинство! - он снова засмеялся, - Вы сохранили их на некоторое время. Конечно, мы могли бы захотеть больше денег, если бы решили что их достоинство дорогого стоит, следите за моей мыслью? Но у нас уже есть женщины, все чего мы хотели, так что, мы не станем пользовать ваших сучек, если вы заплатите. Иногда Шарпу снилось, как он убивает этого человека. Хэксвилл был его врагом уже почти двадцать лет, и Шарп хотел стать тем, кто докажет, что Хэксвилла можно убить. Гнев, который он испытывал в этот момент, был бессилен. Хэксвилл рассмеялся, и боком отошел от балюстрады. - Теперь, я покажу вам одну сучку, и вы сможете поговорить с ней. Но! - его палец снова указал на жаровню, - Помните колья. Я вырежу на ней чертово письмо, если Вы спросите ее, где мы их держим. Поняли? Вы не знаете, в каком чертовом здании они заперты, да? А хотели бы знать, да? Так что, черт побери, не спрашивайте, или я помечу одну из симпатяжек. Поняли? Оба офицера кивнули. Хэксвилл повернулся и махнул человеку, стоявшему во внутреннем дворе рядом с местом, куда уволокли женщину. Человек обернулся и окрикнул кого-то позади себя. Шарп почувствовал, как напрягся Дюбретон, когда во внутренний двор вывели женщину. Она была одета в длинный черный плащ, и изящно ступала по изломанным каналам. Ее сопровождали двое, оба со штыками. Ее волосы, золотые и тонкие, были распущены. Хэксвилл наблюдал за двумя офицерами. - Выбрал эту специально для вас. Хорошо болтает и на французском и на английском. Представляете, она англичанка и вышла замуж за Лягушатника? - он засмеялся. Женщина остановилась в центре внутреннего двора, и один из солдат подтолкнул ее, указывая наверх, она посмотрела на балкон. Она не подала виду, что узнала своего мужа, и он тоже, Шарп знал, что они оба были гордыми людьми, которые не доставят ее похитителям удовольствия узнать чего-либо о ней. Хэксвилл украдкой подошел к офицерам. -Ну же! Говорите! - Мадам, - Голос Дюбретона был нежен. - Месье, - похоже, она была красавицей, подумал Шарп, красавицей, но ее лицо было в тени, и отмечено усталостью, а тяготы плена углубили складки по бокам ее губ. Она была стройной, как ее муж, и когда они говорили ее голос, звучал достойно и сдержано. Один из солдат, стороживших ее, был французом, и он слушал беседу. - По-английски! - Хэксвилл заскучал, - По-английски! - Дюбретон посмотрел на Шарпа, потом снова на жену, - Имею честь представить Майора Ричарда Шарпа, Мадам. Он из английской армии. Шарп поклонился, и увидел, как она склонила голову в ответ, но ее слова утонули в кудахтаньи Хэксвилла. - Майор! Они сделали тебя чертовым Майором, Шарпи? Христос на кресте! Они должно быть чертовски отчаялись! Майор! - Шарп не надел Майорские звезды на плечи; Хэксвилл до этой минуты не знал. - Леди Фартингдэйл будет рада знать, что вы здесь, Майор, - Мадам Дюбретон смотрела на Шарпа. - Пожалуйста, передайте ей почтение от ее мужа, Мадам. Я надеюсь, что и она, и все вы, в порядке. Хэксвилл слушал, усмехаясь. Шарп отчаянно искал в своей голове нужные слова, любые слова, которые могли бы намекнуть этой женщине, что она должна подсказать, где держат заложников. Он был настроен, отомстить за оскорбления этого дня, спасти эту женщину и остальных женщин, но Хэксвилл был прав. Если он не знал, в котором здании их держат, он был беспомощен. Но он не мог придумать ничего, что он бы мог сказать, что не показалось бы подозрительным, и не спровоцировало бы Хэксвилла приказать заклеймить жену Дюбретона. - Мы в порядке, нам не причинили боль, - она медленно кивнула. - Я рад услышать это, Мадам. Хэксвилл склонился над балюстрадой. - Ты счастлива здесь, да, дорогуша? - он засмеялся, - Счастлива! Скажи, что ты счастлива! Она посмотрела на него: - Увядшая в расцвете сил, во мраке одиночества теряюсь, Полковник. - Ах! – ухмыльнулся он, - Не правда ли, она прекрасно говорит! - Он обернулся к офицерам, - Удовлетворены? - Нет, - Лицо Дюбретона было решительным. - А я – да, - он махнул солдатам, - Уберите ее! Они развернули ее и, впервые, самообладание ее покинуло. Она потянула своих похитителей, извернулась, и в ее голосе была мольба и отчаянье: - Увядшая в расцвете сил! - Уберите ее! Шарп посмотрел на Дюбретона, но его лицо по-прежнему было маской, не выказывающей реакции на страдания его жены. Француз наблюдал за ней, пока она не ушла, а потом безмолвно обернулся к верхней аркаде. Харпер и Бигиард стояли рядом, и их лица отображали облегчение, от того, что офицеры вернулись в аркаду. Дверь за ними закрылась, солдаты снова выстраивались вдоль западной стены, и Пот-а-Фю, все еще сидя на стуле, заговорил с Дюбретоном на французском. Когда он закончил, он добавил себе тушеного мяса из огромного глиняного горшка. Дюбретон посмотрел на Шарпа. - Он говорит то же что и тот человек. Мы заплатили за их достоинство, это - все. Мы должны вернуться домой с пустыми руками. Когда Полковник закончил, Пот-а-Фю усмехнулся, проглотил полный рот еды, и махнул солдатам, которые перекрывали вход в монастырь, расступиться. - Идите! Идите! - указал он офицерам своей ложкой. Дюбретон поглядел на Шарпа, но Шарп не двигался, только сбросил ружье с плеча, и большим пальцем отвел кремень. Было кое-что недосказанное, кое-что, что должно было быть сказано, даже притом, что он знал, что это безнадежно, он должен был попробовать. Он повысил голос, оглядел аркаду и людей в красной форме. - У меня есть сообщение для вас. Все здесь умрут кроме тех из вас, кто сдастся! - они начали смеяться над ним, перекрикивая его, но голос Шарпа был натренирован на плацу. Его слова пробивались через шум, - Вы должны явиться на наш пост до Нового года. Запомните! До Нового года! Иначе! - Он нажал спусковой крючок. Выстрел был навскидку, но он знал, что это сработает, потому что он хотел, чтобы это сработало, потому что он не мог уехать, хоть капельку не отомстив подонкам этого места. Это был выстрел от бедра, но расстояние было маленьким, а цель крупной, и вращающаяся пуля разбила горшок. Пот-а-Фю закричал от боли когда острый соус и мясо, выплеснулись на его ляжки. Толстяк завертелся по сторонам, потерял равновесие и упал на плитки. Солдаты притихли. - Новый год, - оглянулся Шарп. Он стукнул о землю прикладом, достал из подсумка патрон и у всех на глазах перезарядил ружье быстрыми профессиональными движениями. Он откусил пулю от бумажного патрона, насыпал порох на полку, высыпал остальную часть пороха в ствол, протолкнул шомполом, сплюнул пулю в смазанный жиром кожаный раструб, который охватывал край ствола и делал Винтовку Бейкера самым точным оружием на поле битвы. Он сделал это быстро, не глядя, его глаза не отрывались от наблюдающих за ним людей, он протолкнул пулю, вставил шомпол в латунные крепления, и оружие было загружено. - Сержант! - Сэр! - Что Вы сделаете с этими ублюдкам на Новый год? - Убью их, сэр! - Харпер казался уверенным и счастливым. Дюбретон усмехнулся, глядя на Пот-а-Фю, который был занят своими ногами, и которому помогали две девушки, и мягко сказал: - Это было опасно, мой друг. Они могли открыть ответный огонь. - Они боятся Сержантов, - любой бы испугался этой парочки. - Пойдемте, Майор? Толпа собралась у монастыря, мужчины, женщины и дети, они выкрикивали оскорбления двум офицерам, оскорбления, которые стихли, когда появились два огромных Сержанта с оружием на взводе. Два крупных мужчины спустились по лестнице и оттеснили толпу одним своим присутствием. Похоже, они друг другу понравились, Харпер и Бигиард, оба видимо удивленные тем, что встретили другого, столь же сильного человека. Шарп надеялся, что они никогда не встретятся на поле битвы. - Майор? - Дюбретон стоял на верхней ступеньке, надевая тонкие кожаные перчатки. - Сэр? - Вы планируете спасти заложников? – он говорил тихо, хотя в пределе слышимости врагов не было. - Если это возможно, сэр. А вы? - Это место намного дальше от наших позиций, чем от ваших, - пожал плечами Дюбретон, - Вам передвигаться по местности, намного легче, чем нам, - он слегка улыбнулся. Он имел в виду партизан, которые заманили в засаду французов на северных холмах, - Нам понадобился целый кавалерийский полк, чтобы добраться за две мили от этого места, - он натянул перчатки поудобней, - Если вы пойдете, Майор, я могу обратиться к вам с просьбой? - Да, сэр. - Я знаю, конечно, что вы вернете наших заложников. Я был бы благодарен, если бы вы заодно вернули и наших дезертиров, - он поднял изящную руку, - Уверяю вас, не для того чтобы снова сражаться. Я хотел бы, чтобы они понесли наказание. Я полагаю, что ваших ожидает та же судьба, - он спустился с лестницы, и оглянулся назад на Шарпа, - С другой стороны, Майор, спасение заложников может быть слишком сложным? - Да, сэр. - Если только вы не знаете, где держат женщин? - Да, сэр. Дюбретон улыбнулся. Бигиард ждал с лошадями. Полковник посмотрел в небо, как будто интересуясь погодой. - У моей жены масса достоинств, Майор, как вы видели. Она не доставила этим ублюдкам удовольствия узнать, что я ее муж. С другой стороны, под конец она казалась немного истеричной, да? - Да, Сэр, - кивнул Шарп . - Странно, что она заговорила стихами, Майор? - Дюбретон счастливо улыбнулся, - Если она не поэт, конечно, но вы можете себе представить женщину поэта? - он выглядел довольным собой, - Они готовят, они занимаются любовью, они играют музыку, они могут говорить, но они не поэты. Моя жена, однако, читает много стихов, - он пожал плечами. - Увядшая в расцвете сил, во мраке одиночества теряюсь1? Вы запомните слова? - Да, сэр. Дюбретон, снял недавно надетую перчатку и протянул руку. - Это была честь для меня, Майор. - Для меня тоже, сэр. Возможно, мы встретимся снова. - Я был бы рад. Передавайте мой сердечный привет сэру Артуру Веллесли, или Лорду Веллингтону, как мы должны теперь назвать его. - Вы знаете его, сэр? - удивление Шарпа отразилось на его лице, к радости Дюбретона. - Конечно. Мы были в Королевской Академии Верховой езды вместе, в Анже. Это странно, Майор, что вашего самого великого солдата обучали сражаться во Франции, - Дюбретон был доволен своим замечанием. Шарп рассмеялся, встал смирно, и отдал честь французскому Полковнику. Ему понравился этот человек. - Я желаю Вам безопасно добраться домой, сэр. - И вам, Майор, - Дюбретон махнул рукой Харперу. - Сержант! Берегите себя! Французы отправились на восток, огибая деревню, а Шарп и Харпер пошли на запад, спускаясь по гребню прохода, вниз на извилистую дорогу к Португалии. Воздух здесь внезапно показался чистым, безумие осталось позади, хотя Шарп знал, что они вернутся. Шотландский Сержант-майор, старый и мудрый солдат, когда-то говорил с Шарпом темной ночью перед сражением. Он никак не мог высказать Шарпу мысль, но он ее высказал, наконец, и теперь Шарп вспомнил его слова. Солдат это тот, сказал шотландец, кто сражается за людей, которые не могут сражаться за себя. Позади, в Воротах Бога, были женщины, которые не могли сражаться за себя. Шарп вернется.
1 Withering in my bloom, lost in solitary gloom – строка из поэмы Александра Поупа «Элоиза Абеляру», в художественном переводе поэмы нет строки соответствующей по смыслу, поэтому здесь использован перевод самой строки (переводчик Вадим Белов), звучащий в фильме. – прим.пер.
Оффтоп: Я конечно наглею, но люди, плиз, если вы читаете - пишите хоть что-нибудь! Не надо благодарить, может есть замечания? Вопросы?
Оффтоп: Я конечно наглею, но люди, плиз, если вы читаете - пишите хоть что-нибудь! Не надо благодарить, может есть замечания? Вопросы?
Да, ты права, это свинство, ничего не писать. Какие могут быть вопросы и замечания, одни сплошные благодарности! Интересно было узнать предысторию Хаксвела. Мне очень удобно читать по одной главе, я книги, что есть в сети о Шарпе не читаю, потому что в принципе с монитора книги читать не люблю. Вот жду появления читалки, тогда туда накачаю и прочту. А по одной главе не напряжно. Спасибо, Аня, за твой труд, ты молодчина!
Есть еще история взаимоотношений Хэксвилла и Шарпа, я склерозная, не помню, это в тех книгах что переведены (возможно в Тигре). Ginger пишет:
цитата:
с монитора книги читать не люблю.
Да я тоже не люблю, я в телефон загоняю - оказалось даже удобнее читалки... и дешевле на порядок
Спасибо за отзыв, тем более такой , выходит я опять на комплименты напросилась... Просто, честное слово, уже начало складываться впечатление, что никому не интересно... Теперь сомнения развеяны! Спасибо! С энтузиазмом продолжаю!
Я к телефонам отношусь,как Мистер, у меня Нокии лет шесть, без карты памяти. Буду его юзать пока не сломается, ещё столько же наверное. А читалку хочу, уже даже модель подобрала.
Сообщение: 1456
Настроение: О Элберет Гилтониэль! Я Безумен, безумен настолько, что было бы безумием отрицать, что я безумен
Откуда: Украина
Рейтинг:
4
Награды:
Отправлено: 20.08.11 15:24. Заголовок: Аня, ты зверь! Прост..
Аня, ты зверь! Просто мне нема когда читать Оффтоп: Я ж в поход на Мордор готовлюсь
- Значит, вы ее не видели? - Нет, сэр, - Шарп неловко стоял. Сэр Огастас Фартингдэйл не счел целесообразным предложить ему стул. Через полуоткрытую дверь гостиной Фартингдэйла, части его дорогого жилья в лучшей части города, Шарп видел званый обед. Начищенное серебро отбрасывало блики на фарфор, а двое слуг, почтительно стояли около тяжелого буфета. - Значит, вы ее не видели, - проворчал Фартингдэйл. Ему удалось подчеркнуть этими словами, что Шарп потерпел неудачу. Сэр Огастас был не в униформе. На нем был темно-красный, бархатный жакет, с украшенными шнуром манжетами, его тонкие ноги были обтянуты бриджами оленьей кожи, заправленными в высокие начищенные сапоги. Поверх жилета была одета голубая шелковая лента, украшенная тяжелой золотой звездой. По-видимому, это был какой-то португальский орден. Он сидел за письменным столом, освещенном пятью свечами в элегантных серебряных канделябрах, и игрался с ножом для бумаги с длинной рукоятью. Его волосы можно было описать как серебро, серебро, льющееся каскадом назад, от его высокого лба, и собранное сзади старомодной лентой, черневшей на волосах. Его лицо было длинным и тонким, с немного капризным ртом и раздражением в глазах. Шарп подумал, что это красивое лицо, лицо искушенного человека средних лет, у которого были деньги, ум, и эгоистичное желание использовать их для собственного удовольствия. Он обернулся к столовой. - Агостино! - Сэр? - ответил невидимый слуга. - Закройте дверь! Деревянная дверь закрылась, отрезав шум голосов. Недружелюбные глаза сэра Огастаса, оглядели Шарпа сверху донизу. Стрелок только что вернулся во Френаду и не успел, выгладить форму или смыть следы путешествия со своих рук и лица. Голос Фартингдэйла был резким и холодным. - Маркиз Веллингтон глубоко заинтересован, Майор Шарп. Глубоко. Этими словами Фартингдэйлу удалось подчеркнуть, что он и Веллингтон были в тесных отношениях, что он доверяет Шарпу государственную тайну. Нож для бумаги стукнул о полированный стол. - У моей жены, Майор, очень высокие связи при португальском дворе. Вы понимаете? - Да, сэр. - Маркиз Веллингтон не хочет, чтобы наши отношения с португальским правительством, подвергались опасности. - Нет, сэр, - Шарп сдержал порыв сказать сэру Огастасу Фартингдэйлу, что он напыщенный идиот. Интересно, что написал Веллингтон, письмо, несомненно, отправилось на север с одним из молодых кавалерийских офицеров, который при частой смене лошадей, мог покрыть шестьдесят миль за день. Тогда, Веллингтон должен быть в Лиссабоне, поскольку новости, еще не достигли Кадиса, чтобы вовремя получить от него ответ. И Фартингдэйл был напыщенным идиотом, потому что даже Шарп знал, что Веллингтона тревожит не португальское правительство. Его тревожили испанцы. История Адрадоса распространилась как огонь по выжженной равнине, подпитываясь испанской гордыней, а в Новый год британская армия должна вернуться в Испанию. Армия будет покупать еду у испанцев; пользоваться помощью испанцев, которые могли бы печь хлеб и погонять мулов, искать фураж и давать кров, а Пот-а-Фю и Хэксвилл поставили это сотрудничество под удар. Яд Адрадоса должен быть искоренен, это будет маленьким шагом к победе на войне. Все же Шарп, который полагал, что знает Веллингтона дольше, чем Фартингдэйл, точно знал, что в Пот-а-Фю есть кое-что еще, что могло бы глубоко встревожить Генерала. Веллингтон всегда полагал, что анархия всего лишь крики подстрекателя уйти от порядка, а порядок, верил он, был не только основой, но и высшей добродетелью. Пот-а-фю бросил вызов этой добродетели, и Пот-а-Фю должен быть уничтожен. Нож для бумаги лег на груду бумаги, возможно следующую книгу Фартингдэйла о Практических Инструкциях Молодым Офицерам, и он закинул одно безупречное колено на другое. Сэр Огастас поправил кисточку на сапоге. - Вы говорите, что ей не причиняют вред? – под лощеным голосом скрывался намек на беспокойство. - Так нас заверила Мадам Дюбретон, сэр, - часы в прихожей пробили девять. Шарп полагал, что большая часть обстановки этого жилища была перевезена на север к визиту сэра Огастаса. Он и Леди Фартингдэйл совершали свое великолепное путешествие по зимним стоянкам португальской армии, после чего остановились во Френаде на своем пути на юг, чтобы Леди Фартингдэйл могла посетить святыню Адрадоса и помолиться за свою мать, которая была при смерти. Фартингдэйл предпочел бы провести день на стрельбище, но два молодых Капитана вызвались сопровождать его жену в горы. Шарп хотел бы, чтобы сэр Огастас показал ему портрет его жены, но Полковник, очевидно, не счел это нужным. - Я намерен, Майор, возглавить спасение Леди Фартингдэйл? - сэр Огастас произнес утверждение как вопрос, почти вызывающе, но Шарп ничего не сказал. Полковник приложил палец к уголку рта, затем осмотрел кончик пальца, как будто что-то могло к нему прилипнуть. - Скажите мне, насколько спасение возможно, Майор? - Оно возможно, сэр. - Маркиз Веллингтон, - снова раздражение в акценте на титул Веллингтона, - хочет, чтобы это было сделано. - Мы должны знать, в каком из зданий она находится, сэр. Есть Замок, Женский монастырь, и целая деревня, сэр. - Мы знаем? - Нет, сэр,- Шарп не хотел вдаваться в размышления. Это могло подождать, пока он не увидит Нэрна. Глаза смотрели на Шарпа с враждебностью. Выражение лица сэра Огастаса подразумевало, что Шарп полностью провалил задание. - Итак. Я потерял свою жену, пятьсот гиней, - вздохнул он, - по крайней мере, я рад видеть, что мои часы все еще у вас. - Да, сэр. Конечно, сэр, - Шарп неохотно отстегнул цепочку. У него никогда не было часов, в действительности он частенько язвил, говоря, что офицер, который нуждается в машине для того, чтобы определить время суток, не достоин носить форму, но теперь он чувствовал, что обладание этими часами, хоть и позаимствованными, давало ему некоторое ощущение успеха и собственности; чего-то надлежащего Майору. - Вот, сэр, - он вручил их сэру Огастасу, который открыл крышку, проверил, что обе стрелки и стекло все еще на месте, а потом выдвинул ящик стола и убрал часы. - Спасибо, Майор, - он легонько потер длинные тонкие пальцы, - Я сожалею, что эта ваша поездка оказалась столь бесплодной. Несомненно, мы встретимся в штабе генерал-майора Нэрна, утром, - он встал, двигаясь точно, как кошка. - Доброй ночи, Майор. - Сэр. Приказ Шарпу посетить штаб следующим утром ждал его в его комнате. Приказ и бутылка бренди, пожертвованная Нэрном, с небрежно написанной запиской, в которой говорилось, что если Шарп вернется вовремя, ему может понадобится содержимое этой бутылки. Сэр Огастас даже не предложил ему стакан воды, уже не говоря о стакане вина, и Шарп разделил бутылку с Лейтенантом Гарри Прайсом, и излил ему весь свой поток чувств относительно одетых в бархат гражданских, которые считают себя Полковниками. - Это то к чему я стремлюсь, сэр, - Прайс счастливо улыбнулся, - Бархатная одежда, молодая красивая жена, и такие герои как вы салютуют мне. - Пусть твоя мечта сбудется, Гарри. - Пусть все мечты сбудутся, сэр, - Прайс пришивал заплату на свой красный мундир. Как большая часть Южного Эссекса он носил красный мундир; только Шарп те немногие из его Стрелков, которые пережили Отступление в Ла-Корунью а потом были перегруппированы в Легкую Роту Южного Эссекса, носили зеленые мундиры, и годились ими. Зеленые мундиры! Конечно! Чертовы зеленые мундиры! - Что такое, сэр? - Прайс держал бутылку вверх тормашками, в надежде на чудо. - Ничего, Гарри, ничего. Просто идея. - Тогда помоги Бог кому-то, сэр. Шарп взял идею, а с ней и еще пару мыслей, и отправился утром в штаб. Ночью набежали тучи, легкий холодный дождь капал большую часть утра, и стол в прихожей перед комнатой, где ждал Нэрн, был загроможден пальто, плащами, ножнами и мокрыми шляпами. Шарп добавил свои вещи к этой куче, прислонил ружье к стене, где ординарец пообещал внимательно за ним присмотреть. Встречались Нэрн, Фартингдэйл, Шарп и еще один незнакомый Подполковник. Нэрн, на этот раз, выбрался из своего халата и был одет в темно-зеленый мундир с золотыми шнурами одного из Горных Полков. Сэр Огастас был великолепен в красном, черном и золотом, Драгунов Его Королевского Высочества, его кавалерийские шпоры рвали ковер. Подполковник был Фузильером, в красном мундире с белой отделкой, и он тепло кивнул Шарпу. - Подполковник Кинни. Майор Шарп, - представил их Нэрн - К вашим услугам, Шарп, это честь для меня, - Кинни был крупным, широколицым, и улыбчивым. Нэрн посмотрел на него и улыбнулся. - Кинни валлиец, Шарп, так что доверяйте ему не больше чем кошке. - Он ведет себя так с тех пор, как мои парни спасли его Полк в Бароссе, - рассмеялся Кинни. Сэр Огастас покашлял, показательно протестуя против кельтского обмена любезностями, и Нэрн поглядел на него из-под его огромных бровей. - Конечно, сэр Огастас, конечно. Шарп! Ваш рассказ? Шарп рассказал все, и его прервали всего однажды. - Распахнул ее блузу! Толкнул ее на вас? - Нэрн смотрел на него недоверчиво. - Да, сэр. - А вы ее снова запахнули? - Да, сэр. - Экстраординарно! Продолжайте! Когда Шарп закончил, у Нэрна был листок бумаги, исписанный заметками. Огонь потрескивал в очаге. Дождь мягко постукивал в окно. Где-то в городе Сержант-майор кричал своим людям, построиться в колонну по четверо. Генерал-майор откинулся назад. - Этот француз, Шарп. Дюбретон. Что он собирается делать? - Он хотел бы организовать спасение, сэр. - Правда? - Им вдвое дальше идти, чем нам, сэр, - французы и британцы зимовали довольно далеко друг от друга. - Мы должны сделать это первыми, - проворчал Нэрн, - спасти женщин, а потом выкурить этих мерзавцев из их нор, - он достал листок бумаги, - Вот чего хочет Пэр, и мы дадим ему это. Что вам нужно чтобы бы спасти женщин, Шарп? - Сэр! - сэр Огастас наклонился вперед, - Я надеялся, возглавить спасение. Нэрн посмотрел на сэра Огастаса и затянул паузу, пока она не стала болезненной. - Это благородно с вашей стороны, сэр Огастас, очень похвально. Однако, Шарп был там, позвольте Шарпу сначала изложить нам свои идеи, а? Пришло время для первой из двух идей, с утра показавшейся не такой блестящей, как вчера вечером, но попробовать стоило. - Мы можем спасти их, сэр, если мы узнаем, где они. Тогда, сэр, я вижу только один путь. Мы должны подойти ночью, так мы можем приблизиться незамеченными, залечь на весь день так близко, как мы сможем, и напасть следующей ночью. Это должны сделать Стрелки, сэр. - Стрелки! - возмутился Нэрн, Кинни улыбнулся, - Почему вы думаете только о Стрелках! Вы думаете, что никто больше в этой армии не способен воевать? - Потому что я там видел много мундиров, сэр, но я не видел ни одного мундира Стрелка. В эту ночь любой, кто не в зеленой униформе будет врагом. - Но вы видели не всех его людей, - проворчал Нэрн. - Нет, сэр, - Шарп говорил убедительно, кроме того, все они знали, что из Стрелков дезертировало значительно меньше людей, чем из других Полков. Нэрн поглядел на красно-черно-золотое одеяние сэра Огастаса. - Значит Стрелки. Что еще? Было еще кое-что, но все это будет напрасно, если Шарп не узнает, в каком здании держат заложников. Он сказал это, и Нэрн медленно, ехидно улыбнулся. - - Но ведь мы знаем. - Мы знаем? - удивился Шарп, опомнился, и добавил, - сэр? - Знаем, знаем, - Нэрн улыбался. Кинни ждал. Сэр Огастас выглядел раздраженным. - Возможно, вы желаете просветить нас, сэр? - Это мой долг и мое удовольствие, сэр Огастас, - Нэрн закрыл глаза, откинутся назад, и резко поднял правую руку. - Строка за строчкою тоской глаза переполняет, - стал он декламировать, -И что-то горькое мне сердце отравляет, Познавшая любовь! - его голос повысился до торжествующего крика на слове «любовь», а потом понизился до шепота заговорщика, его глаза распахнулись, - ... Увядшая в расцвете сил, В монастыре, во мраке одиночества теряюсь!1 - Александр Поуп. «Элоиза Абеляру», - шаловливо усмехнулся Нэрн, - Печальный рассказ о молодом человеке, кастрированном в молодости. Вот что бывает от слишком большой любви. Итак! Они находятся в Женском монастыре. Она - умная девчушка, жена этого француза. - Сколько Стрелков? - наклонился вперед Кинни. - Две Роты, сэр? Кинни кивнул. - Они смогут захватить Женский монастырь за ночь? - Да, Сэр, - кивнул в ответ Шарп. - Значит, утром вам потребуется подкрепление, да? - Да, сэр. - Как мы и обсуждали, сэр, - Кинни посмотрел на Нэрна, - Небольшая группа, чтобы войти и защитить леди, и Батальон, чтобы подойти утром, и наказать мерзавцев. Все же, кое-что меня по-прежнему беспокоит. - Продолжайте, - поднял бровь Нэрн. - Может они и дезертиры, но я думаю, что они не дураки. Если вы нападете ночью, - он посмотрел на Шарпа, о возражениях сэра Огастаса, пока что забыли или их проигнорировали, - Если вы нападете, Майор, разве вы не думаете, что они будут ожидать что-то подобного? Будут часовые, будет линия пикетов. Это - риск, Шарп, и хотя я не против риска, но может оказаться, что у них будет достаточно времени, отомстить леди. - Я согласен с Кинни, - кивнул сэр Огастас, по-видимому, пересмотрев свое желание руководить спасением. - Ну, Майор? - Нэрн смотрел на Шарпа. - Я думал об этом, сэр, - улыбнулся он. Это была вторая идея, лучшая идея, -Я подумал о том чтобы напасть в Ночь Соуана. - Ничь Соуана, - усмехнулся Нэрн, автоматически поправив Шарпа, - Мне это нравится! Мне это нравится! Ничь Соуана! Ублюдки все будут валяться пьяными! Ничь Соуана, шотландское название Сочельника, ночи, когда от любого солдата следовало ожидать что он будет безнадежно, беспомощно пьян. В Англии это было ночью Фрументи, смертельного напитка из лущеной пшеницы, вареной в молоке, обильно сдобренного ромом и яичными желтками, чтобы напиться до потери сознания. Сочельник. - Мы сами попались на эту уловку, - кивнул Кинни, улыбаясь, - теперь мы могли бы сами ее использовать, - он имел в виду Сочельник 1776, когда Джордж Вашингтон застал гарнизон Трентона врасплох, когда обороняющиеся решили что в Рождество никто не станет воевать. - Но, - покачал головой Кинни - Но? - переспросил Нэрн. Казалось, надежда повторить уловку Вашингтона у Кинни тает. - Рождество, сэр, когда вы хотите, чтобы мои люди оказали содействие Майору Шарпу. Это всего через пять дней, сэр, - он покачал головой, - Я могу сделать это! Я могу отправить туда людей, но я не очень люблю походы налегке. Я обдумывал проблему дополнительных пайков, сэр, а если французы будут любезны сунуться туда тогда, я был бы не прочь иметь запас патронов, - Шарп знал, что он говорит о примерно тысяче фунтов вяленой говядины и более чем сорока тысячах патронов. На лице Кинни проявлялось все большее сомнение, - У нас нет мулов, сэр. Чтобы вернуть их с зимних пастбищ потребуется неделя, - мулы, как и британская конница, главным образом зимовали в более тучных землях у моря. Нэрн заворчал и сделал еще несколько пометок на своем листке. - Вы можете добраться туда без мулов? - Конечно, сэр. Но что, если французы действительно придут? - Они придут туда не с нами воевать, не так ли? Они придут захватить этого Пот-а-Фю! Кинни кивнул. - А если у них вдобавок будет шанс уничтожить главный Батальон? - Ага, ага, ага, - сердился Нэрн, - Я осмелюсь сказать, что вы правы. Канун нового года, Шарп? - Лучше в Сочельник, сэр, - улыбнулся Шарп. Он посмотрел на Кинни, - А семь фургонов на конской тяге помогли бы? Плюс много вьючных лошадей? В полной готовности к походу? - Помогли бы? Боже Правый, конечно, помогли бы! Их было бы более чем достаточно! Но как же вы сотворите это чудо? Шарп оглянулся на Нэрна. - Отряд Ракетчиков, сэр. Я уверен, что принц Регент был бы рад, если бы им нашлось какое-нибудь военное применение. - Бога душу, Шарп! - улыбнулся ему Нэрн. – Всего две недели назад я повысил вас из Капитанов, а теперь вы высказываете мне предположения, что понравилось бы Его Королевскому Высочеству! - он посмотрел на Кинни, - Вам нравится предложение полномочного представителя Принца Уэльского, Полковник? - Нравится, сэр. Нэрн счастливо усмехнулся сэру Огастасу Фартингдэйлу. - Похоже, что ваша жена благополучно вернется в ваши объятья в течение недели, сэр Огастас! Сэр Огастас слегка вздрогнул, но кивнул головой. - Действительно похоже на то, сэр, и я благодарен. Я все же хотел бы пойти со спасательным отрядом, сэр. - Вы бы хотели, а? - нахмурился Нэрн, будто не понимая просьбы, - Я не хотел бы вас обидеть, сэр Огастас, ни единым своим словом! Но не считаете ли вы, что такие деяния лучше было бы оставить более горячим головам! Мы же, с холодным рассудком, должны ждать в терпении, и писать книги! - Вы имеете в виду, что моя голова стара для этого, сэр? – тонко улыбнулся сэр Огастас. - Старше! Мудрее! Холоднее! Вас действительно прельщает перспектива карабкаться на чертову гору глухой ночью, лежать весь день, замерзая на морозе, а потом не отставать от товарищей вроде Шарпа следующей ночью? Я восхищен порывом, сэр Огастас, правда, но я прошу вас передумать. Тонкое лицо с красивой копной волос было обращено вниз к столу. Возможно, думал Шарп, он размышляет о том, каким холодным днем будет Сочельник. Шарп не хотел видеть этого человека там, и он посмел пробормотать комментарий, который мог бы помочь сэру Огастасу отозвать просьбу, которую Нэрн не решался проигнорировать. - Мы не берем лошадей, сэр, вообще. - Я пойду пешком, Майор, если понадобится! – вскинул голову сэр Огастас. - Я верю, сэр. - Я беспокоюсь о Леди Фартингдэйл. Она утонченная леди, из хорошей семьи. Я не хотел бы думать, что с ней обращаются..., - он сделал паузу, - Я хотел бы предложить ей свою защиту, сэр. - Боже Правый, сэр Огастас! - Нэрн остановился. Из слов Фартингдэйла следовало, что Леди Фартингдэйл, пережив плен у Пот-а-Фю, будет находиться в опасности среди людей Шарпа. Нэрн покачал головой, - Она будет в безопасности, сэр Огастас, в безопасности! Вы можете отправиться с Кинни утром, да, Кинни? Валлийский Полковник не выглядел особо счастливым, но кивнул. - Да, Сэр. Конечно, сэр. - И вы прибудете на рассвете, сэр Огастас! - Очень хорошо. Я поеду с Фузильерами, - кивнул сэр Огастас и откинулся назад. Он окинул Шарпа недружелюбным пристальным взглядом, - Я могу быть уверен, что к Леди Фартингдэйл будут относиться с должным уважением? Слова подразумевали чудовищное оскорбление, но Шарп подумал, что они также подразумевают и чудовищную ревность, которую, пожилой человек испытывает к молодой жене. Он ограничился вежливым ответом: - Конечно, сэр, - он обернулся к Нэрну, оставался всего один вопрос, - У нас есть Стрелки, сэр? Нэрн снова ехидно улыбнулся, и в ответ подвинул Шарпу письмо. - Третий абзац снизу, Майор. Они уже в пути. Шарп прочитал письмо и понял улыбку Нэрна. Письмо продиктовал Веллингтон его Военному Секретарю, Генерал выдвигал определенные предложения, как именно должен быть побежден Пот-а-Фю. Третий абзац начинался: «Я рекомендую вам обратиться за помощью к Майору Шарпу, полагая, что с двумя Ротами Стрелков он мог бы провести спасение прежде, чем прибудет карательный Батальон. С этой целью, и в вере, что эту меру будут считать соответствующей, я отдал приказ, двум Ротам 60-ого присоединиться к Штабу». Шарп поднял взгляд, и Нэрн широко улыбнулся. - Было интересно, Майор, придем ли мы к одинаковым заключениям. - Очевидно, пришли, сэр. - Тешьте себя мыслью, что он не додумался использовать отряд Ракетчиков. Однако, он попросил помощи у партизан. Немного неучтенной кавалерии в горах облегчит нам жизнь, - Шарп подумал, получит ли Тереза это сообщение. Может он увидит ее на Рождество? Мысль понравилась ему и придала бодрости. Нэрн забрал письмо и перевернул страницу. Его лицо было серьезно. - Но партизаны не должны перехватить инициативу. Испания полагает, что британские войска изнасиловали всю деревню и осквернили их церковь. В церквях должна зазвучать новая проповедь, господа, о том, как британские войска отомстили за эту резню, и что любой человек в Испании в безопасности под защитой нашего флага, – похоже он перефразировал письмо, теперь он его положил и улыбнулся Шарпу. -Вы сказали этим ублюдкам, что у них времени до Нового года? - Да, сэр. - Тогда нарушьте свое обещание, Майор. Идите и убейте их к Рождеству. - Да, сэр. Нэрн выглянул из окна. Дождь прекратился, и большой разрыв наметился в облаках, возвращая синее небо. Шотландец улыбнулся. - Доброй охоты, господа. Доброй охоты.
1 Перевод строфы мой, с использованием строки в переводе В. Белова, с целью вписаться в смысл "подсказки" (прим. пер)
Вид у Капитана Стрелков был злодейский. Левого глаза не было, а черная повязка на его месте позеленела по краям. Большая часть его правого уха отсутствовала, а два из его передних зубов были корявыми фальшивками. Все увечья он получил на полях сражений. Он возник перед Шарпом, отсалютовал, и подозрительным голосом, по-военному четко представился: - Капитан Фредериксон, сэр, - Фредериксон выглядел гибким как кнут, и жестким как медь на ружьях его людей. Второй Капитан, более крупный и менее уверенный, улыбнулся, приветствуя Шарпа. - Кросс, сэр. Капитан Кросс, - Капитан Кросс хотел, понравиться Майору Шарпу, Фредериксон и не пытался. Повышение принесло радость, но теперь Шарп с удивлением ощущал нервозность. Так же, как Кросс хотел понравиться Шарпу, так же и Шарп хотел понравиться людям, которые поступили под его команду. Ему хотелось думать, что, если он будет дружелюбен и открыт, разумен и добр, тогда люди охотнее пойдут за ним. Но доброта не была залогом верности, и он знал, что искушению нужно противостоять. - Чему вы улыбаетесь, Капитан? - Сэр? – взгляд Кросса метнулся на Фредериксона, но одноглазый человек, смотрел строго вперед. Улыбка исчезла. Эти Капитаны, и их Роты, были теми людьми, которых Шарп поведет в Ворота Бога, в тяжелую ночную вылазку, и там будет не место дружелюбному, открытому, разумному и доброму человеку. В конечном счете, он мог бы им понравиться, но сначала он должен будет им не понравиться, потому что он должен их муштровать, потому что верность возникает из уважения. - Каков ваш личный состав? - Семьдесят девять человек, сэр, - Фредериксон ответил первым, как и подумал Шарп, - Четыре Сержанта и два Лейтенанта. - Боеприпасы? - Восемьдесят патронов на каждого, сэр, - ответ был слишком стандартным, это была ложь. Британский порох был лучшим в мире, и большинство солдат имели пару пенсов на стороне, продавая патроны сельским жителям. Однако, ответ Фредериксона также подразумевал, что нехватка патронов никак не касалась Шарпа. Он, Фредериксон, убедится, что его люди идут в бой с полным мешочком. Шарп посмотрел на Кросса. - Капитан? - Пятьдесят восемь человек, сэр. Четыре Сержанта и один Лейтенант. Шарп смотрел на роты, которые шествовали по площади Френады. Они были усталые, взъерошенные, ждущие отдыха. Они только что прошли маршем из Коа и с нетерпением ждали теплых казарм, питья, и еды. Полдюжины лошадей, собственность офицеров, стояла перед рядовыми в зеленых мундирах. Шарп посмотрел на солнце. Оставалось три часа светлого времени. - Мы берем дополнительные боеприпасы. Под роспись. Я скажу вашим Сержантам, где их получить. - Сэр, - кивнул Кросс. - И сегодня ночью мы должны пройти десять миль. Лошади всех офицеров останутся здесь, - он развернулся уходить, но обернулся на удивленный возглас Капитана Кросса. - Капитан? - Ничего, сэр. Фредериксон улыбался, просто улыбалсяь. Ночью они разбили бивак, зимний мороз плетью сек кожу, они соорудили укрытия из веток и готовили говядину из пайков в маленьких котелках. Стрелки никогда не носили огромных Котлов, которые были проблемой армии, потому что из-за их веса нужен был мул, чтоб их таскать. Чтобы нагреть такой котел, требовалось целое бревно, поэтому, Легкие войска армии Веллингтона просто забрали маленькие котелки убитых врагов, так же как и удобные сумки, и Шарп с удовлетворением смотрел на тридцать маленьких костерков. Его собственная Рота была с ним, поредевшая Рота, потому что лето 1812-го свело ее численность на нет. Лейтенант Прайс, три Сержанта, и всего двадцать восемь человек были в стрелковой цепи Южного Эссекса, и только девятеро, плюс Харпер, были Стрелками из старой Роты Шарпа 95-ого стрелкового, которую он вывел из отступления в Ла-Корунью четырьмя годами раньше. Прайс деливший огонь с Шарпом, смотрел на своего Майора и дрожал. - Мы не можем войти с вами, сэр? - У вас красные мундиры, Гарри. Прайс выругался. - Все будет в порядке, сэр. - Нет, не будет, - Шарп ножом выгреб из огня каштан, - В Рождество там на всех хватит, Гарри. Поверь мне. - Да, Сэр, - голос Прайса звучал обиженно. Но вскоре, неспособный оставаться мрачным надолго, он усмехнулся и кивнул на походные костры, - Вы ободрили их, сэр. Не знаю, чем вы их взяли. Шарп рассмеялся. Двое из Лейтенантов хромали после десятимильного марша, не привыкшие к тому, чтобы быть без седла. Стрелки отдыхали. Шарп был всего лишь еще одним ублюдком, который отказал им в теплой кровати, шансе уложить туда теплую девушку, и вынудил их спать декабрьской ночью в чистом поле. Прайс обжег пальцы каштаном и снова выругался. - Они определенно заинтригованы, сэр. - Заинтригованы? - Наши парни говорили с ними. Рассказали им кое-что, - он улыбнулся, когда с каштана наконец-то счистилась кожура, - Сказали им, сколько времени обычно живут люди, когда они сражаются за Майора Шарпа. - Господи, Гарри! Это вы уже переборщили! - Они крепкие парни, сэр, - Прайс счастливо жевал, - С ними все будет в порядке. Они тоже были крепкими. 60-ый Королевский Американский Стрелковый, Полк, который был воспитан в Тринадцати Колониях до восстания. Их учили стрелять метко, подкрадываться незаметно, убивать в глухом лесу, но после потери Америки, ряды Полка наполнились британцами и ссыльными немцами. По крайней мере, половина этих людей была немцами, и Шарп обнаружил, что Фредериксон был сыном англичанки и немца и свободно говорил на обоих языках. Сержант Харпер выяснил, как в шутку в роте Фредериксона называли их Капитана; капитан Уильям Фредериксон, суровый армейский офицер, неизбежно стал Милашкой Уильямом. - Разрешите обратиться, сэр? – Милашка Уильям подошел к костру Шарпа. - Разрешаю. Фредериксон сел на корточки, и посмотрел на Шарпа мрачным глазом. - Сегодня ночью есть пароль, сэр? - Пароль? - Я хотел бы выйти в патруль, сэр, - пожал плечами Фредериксон. Он не хотел спрашивать разрешения. Для Капитанов 60-ого, спросить разрешения было почти оскорблением. Полк не сражался в Батальонах как другие Полки, но был разделен на роты, которые присоединялись к подразделениям армии, для усиления стрелковой линии. Роты 60-ого были сиротами армии, жесткими и независимыми, гордыми своим обособленным статусом. Шарп усмехнулся. Не было никакой потребности патрулировать эту местность; безопасная, дружественная Португалия. - Вы хотите выйти в патруль, Капитан. - Да, сэр. Некоторые из моих людей могли бы потренироваться ночью. - Как долго? Тонкое, лицо с повязкой на глазу посмотрело на огонь, потом снова на Шарпа. - Три часа, сэр. Достаточно времени, чтобы вернуться в деревню, которую они прошли в сумерках, и пробраться на большую ферму на холме позади церкви. Шарп тоже слышал звуки, и звуки напомнили ему о голоде не меньше чем Фредериксону. Значит, ему нужен пароль, чтоб пройти линию пикетов? - Свиная отбивная, Капитан. - Сэр? - Это - пароль. И моя цена. - Ваши люди говорят, что вы не одобряете кражу, сэр, - едва усмехнулся Капитан. - Я не люблю смотреть на офицеров военной полиции, вешающих людей за грабеж, - Шарп порылся в мешке и бросил Фредериксону монету. - Оставьте это на пороге. - Оставлю, сэр, - кивнул Фредериксон и встал. - И Капитан? - Сэр? - Мне нравятся средние отбивные. Те, что с почкой. - Да, Сэр, - усмешка показалась в темноте. Они съели свинину на следующий день в сумерках, в дубовой роще, после долгого дневного марша. Этой ночью отдыха не будет, только тяжелый ночной марш через реку и в горы. Шарп построил людей, забрал их мешки, мешочки, рюкзаки, и плащи, и наблюдал как Сержанты обыскали вещи каждого на предмет выпивки. В эту ночь и этот день, никто не имел права рискнуть быть пьяным, и Стрелки, с грустью наблюдали, как их спиртное льется на землю. - Бренди, - показал Шарп мешок. Они немного приободрились, - Мы раздадим понемногу завтра, чтобы выдержать холод. Как только сделаем дело, сможете напиться до одури. Той ночью они поднялись по мрачному пейзажу среди битых камней и мрачных теней, в сопровождении волчьего воя. Волки редко нападали на людей, хотя Шарп видел, как один прыгнул на привязанную лошадь, вцепился в круп и в испуге отпрыгнул в темноту, гонимый тщетным грохотом мушкетных выстрелов. Выше и выше поднимались они, двигаясь на восток, и тусклая луна сбивала Шарпа с ориентиров, которые он запомнил в свое первое посещение Женского монастыря. Он шел на север от Ворот Бога а, после полуночи, развернул солдат на юг, и двигаться стало легче, потому что подъем закончился. Он боялся рассвета. Они должны укрыться прежде, чем люди Пот-а-Фю на сторожевой башне смогут заметить незваных гостей среди горного пейзажа. Он подошел слишком близко, и осознал это, только когда часовой в Долине подбросил в костер сухую терновую ветку и огонь, взметнулся вверх, залив светом камни сторожевой башни. Шарп зашипел, призывая к тишине. Боже! Чуть не провалились. Он повернул назад и, перед самым рассветом, нашел глубокий овраг. Овраг, хотя и был слишком близко к Женскому монастырю, чтобы чувствовать себя в нем комфортно, с другой сторон был идеален. Майор, два Капитана, четыре Лейтенанта, одиннадцать Сержантов, и сто шестьдесят пять рядовых были скрыты его глубокими склонами. Они должны провести целый день в укрытии. Это был странный способ провести Сочельник. В Британии они готовили бы праздничную еду. Гуси висели бы ощипанные на стенах сельских домов рядом с ветчиной прямо из коптильни. Сливовые пудинги стояли бы у очагов, на которых кипел бы холодец, в то время как в богатых домах слуги доставали бы свиные туши из маринада и наполнили бы их фаршем. Пеклись бы Рождественские пироги с телятиной и говядиной, Рождественские фруктовые хлеба подходили бы в кирпичных духовках, и их запах, соревновался бы с богатым ароматом свежее сваренного пива. Свет от камина вспыхивал бы на бутылках домашнего вина, и на большой чаше, которая ждала специй и горячего хмельного вина. Рождество было тем временем, когда человек должен быть дома, в тепле, занят готовкой, и думать в основном о предстоящих праздниках. Шарп подумал, станут ли эти люди сожалеть, что отдали Рождество войне, потому что пока медленно и холодно тянулся его канун, он стал замечать их гордость, оттого, что их выбрали для этого задания. Они питали жгучую ненависть к дезертирам, и Шарп подозревал, что ненависть была отчасти вызвана завистью. Большинство солдат думало в какой-то момент о дезертирстве, но немногие сделали это, и все солдаты мечтали о прекрасном рае, где не было дисциплины, было много вина и много женщин. Пот-а-Фю и Хэксвилл, почти что воплотили эту мечту и люди Шарпа собирались наказать их за то, что они посмели сделать то, о чем они только мечтали. Фредериксон считал Шарпа странным. Он сидел на краю оврага, рядом с Шарпом и Харпером. - Это - потому что они - романтики, сэр, - кивнул он в сторону своих людей - Романтики? – было неожиданностью услышать это слово от Милашки Уильяма. - Посмотрите на ублюдков. Половина из них убила бы за десять шиллингов, а то и меньше. Они алкоголики, они украли бы обручальное кольцо своей матери ради пинты рома. Иисус! Ублюдки! - он нежно улыбнулся им, затем приподнял потертый угол повязки и поковырял пальцем в ране. Жест выглядел привычным, неосознанным. Он вытер палец о мундир, - Видит Бог, они не святые, но им жаль женщин в этом Женском монастыре. Им нравится идея спасти женщин, - Фредериксон улыбнулся своей кривой улыбкой, - Все ненавидят чертову армию, пока не нужно кого-нибудь спасать, тогда мы все становимся чертовыми героями и рыцарями на белых конях, - рассмеялся он. Большинство мужчин беспокойно спали в то утро, в то время как Прайс и его красные мундиры стояли на часах. Сонные люди ютились друг к другу, когда Капитан Кросс выставлял пикет у края оврага, их головы были едва различимы на фоне неба. Шарп видел, силуэты на укреплениях сторожевой башни, а сразу после полудня, на востоке появились три всадника. Шарп сначала решил, что это патруль, но всадники спустились в низину и не появлялись в течение часа. Он предположил, что они взяли с собой пару бутылок, выпили, а потом вернулись в долину под видом незапланированного патруля. Холод беспокоил Шарпа больше всего. Ночью было холоднее, но люди двигались, а теперь они были неподвижны, не могли разжечь огонь, на ледяном ветру, который продувал насквозь их укрытие и приносил мелкие брызги дождя. После того, как патруль ушел, Шарп затеял детскую игру в догонялки, в пределах воображаемой границы на полпути по склону оврага, с самым главным правилом соблюдать тишину. Это помогло солдатам и офицерам немного согреться, они играли больше двух часов. Всякий раз, когда офицер был в игре, она становилась более азартной. Когда кого-нибудь догоняли, его валили на землю, и Шарпа дважды заваливала костоломная куча мала, оба раза затеянная одним и тем же человеком. Теперь, когда начало смеркаться, люди сидели с оружием в руках, намереваясь приготовиться к ночи. У Патрика Харпера была сабля Шарпа. Это был клинок, который сам Харпер купил, восстановил, и подарил Шарпу, когда боялся, что Шарп умрет в армейском госпитале в Саламанке. Это была Тяжелая Кавалерийская сабля, огромная и прямая, громоздкая из-за своего веса, но крайне смертоносная. Человек, который стрелял в него, француз Леруа, толкнувший Шарпа так близко к смерти, умер от этой сабли. Харпер точил лезвие размашистыми движениями ручного точильного камня. Он наточил его до остроты иглы, и теперь протягивал рукоять Шарпу. - Вот, сэр. Как новая. Рядом с Харпером было его семиствольное ружье, которым очень восхищался Фредериксон. Это было единственное заряженное оружие, которое отправится с первой группой в Женский монастырь. Эти люди были тщательно отобраны, сливки трех рот, и они пойдут в атаку только с саблями, ножами, и штыками. Их поведет Шарп. Харпер пойдет с ним, и сигналом к наступлению для остальных Стрелков будет залп из ружья ирландца. Харпер поднял ружье, поковырял проволокой под курком, подул, и счастливо улыбнулся. -Пирог с бараниной, сэр. - Пирог с бараниной? - Вот что бы мы ели, будь мы дома. Пирог с бараниной, картошку, и еще пирог с бараниной. Мама всегда делает пирог с бараниной на Рождество. - Гусь, - сказал Фредериксон, - А однажды, у нас был жареный лебедь. Французское вино, - он улыбнулся, заталкивая пулю в пистолет, - Пироги с начинкой. Вот чем можно набить живот. С рубленой говядиной. - А у нас обычно были с рубленой требухой, - сказал Шарп. Фредериксон похоже не поверил, но Харпер усмехнулся одноглазому Капитану. - Если Вы хорошо его попросите, сэр, он вам все расскажет о жизни в Приюте для Подкидышей. - Правда? - Фредериксон посмотрел на Шарпа. - Да. Пять лет. Я попал туда, когда мне было четыре года. - И у вас была требуха на Рождество? - Если повезет. Рубленая требуха и яйца вкрутую, и это называлось Начинкой для пирога. Мы любили Рождество. В этот день не надо было работать. - А какая была работа? Харпер улыбался, потому что он слышал эти истории прежде. Шарп опустил голову на свой мешок и уставился на низкие, темные облака. - Мы расплетали старые корабельные канаты, такие, покрытые смолой. Тебе давали кусок восьмидюймового каната, жесткого как замороженная кожа, и если тебе уже было шесть, ты должен был расплести семь футов за день, - он усмехнулся, - Их потом продавали конопатчикам и обойщикам. Не это было не так плохо как костяная комната. - Что? - Костяная комната. Некоторые дети измельчали кости в порошок, а из него делали что-то вроде пасты. Половина чертовой слоновой кости на прилавках торговцев это костяная паста. Именно поэтому мы любили Рождество. Никакой работы. - А что было на Рождество, сэр? – Фредериксон, казалось, был поражен. Шарп вспоминал. Большую часть этого он забыл. Как только он убежал из приюта и решил держаться от него подальше, он старался прогнать из своей памяти эти воспоминания. Теперь они были так далеки, что казалось, что они принадлежали кому-то другому, кому повезло гораздо меньше. - Утором была церковная служба, я помню. Нам читали длинную проповедь, и говорили, как чертовски нам повезло. Потом была еда. Требуха, - он усмехнулся. - И пудинг с изюмом, сэр. Вы говорили мне, что однажды получили пудинг с изюмом, - Харпер заряжал огромное ружье. - Однажды. Да. Это был подарок от кого-то или что-то вроде. Иногда у нас бывали посетители. Маленькие мальчики и девочки, приходили со своими матерями, посмотреть, как живут сироты. Боже! Мы их ненавидели! Представляете, это был один чертов день за всю зиму, когда топили. Нельзя было, чтобы дети богатых простудились, посещая бедных, - он поднял саблю, посмотрел на отражение на лезвии, - Давным-давно, Капитан, давным-давно. - Вы еще туда возвращались? Шарп сел. - Нет, - он сделал паузу, - Я думал об этом. Было бы хорошо вернуться, в форме, с вот этим в руках, - он снова поднял саблю, и улыбнулся, - Там, наверное, все изменилось. Ублюдки, которые там заправляли, наверное уже умерли, а дети, может быть, спят на кроватях и получают трехразовое питание и не знают, как им повезло, - он встал так, чтобы можно было вложить саблю в ножны. - Я не думаю, что там все сильно изменилось, - покачал головой Фредериксон. - Это не имеет значения, Капитан, - пожал плечами Шарп. Дети маленькие, но прочные. Бросьте их в жизнь, и они справятся, - он сказал это так, чтобы прозвучало жестоко, потому что он справился, и он ушел от Фредериксона и Харпера, потому что беседа заставила его думать о своей собственной дочери. Достаточно ли она уже выросла, чтобы радоваться Сочельнику? Он не знал. Он думал о ее маленьком круглом лице, ее темных волосах, которые были так похожи на его собственные, когда он в последний раз видел ее, и он задавался вопросом, какой будет ее жизнь. Жизнь без отца, жизнь, которая началась на войне, и он знал, что не хотел оставлять ее одну в жизни. Он разговаривал с людьми, просто болтал, слушая их шутки и узнавая их скрытые страхи. Он сказал Сержантам раздать еще полдюжины порций бренди, и был тронут, когда солдаты предложили ему глотнуть драгоценной жидкости. Он оставил свою собственную передовую группу напоследок, эти пятнадцать человек, сидели особняком и доводили до совершенства и без того острые сабли и штыки. Восемь были немцами, которые хорошо говорили по-английски, достаточно хорошо, чтобы понимать приказы, он махнул им вниз, когда они с формализмом свойственным их народу, стали подниматься на ноги. - Согрелись? - Да, Сэр, - кивки и улыбки. Похоже, они замерзали. Один человек, худой как шомпол, облизывал губы, натирая клочком промасленной кожи свой штык. Он подставил лезвие последним отблескам дневного света, и казалось, остался удовлетворенным. Он опустил штык, бережно, свернул кожу и сложил ее в кожаный мешочек. Он поднял глаза, заметил интерес Шарпа, и безмолвно вручил лезвие Майору. Шарп большим пальцем прикоснулся к кромке. Господи! Она была как бритва. - Как ты сумел его так наточить? - Тяжко, сэр, тяжко. Работал каждый день, - человек забрал штык и бережно вложил его в ножны. - Тэйлор стачивает по одному в год, сэр, - другой человек усмехнулся Шарпу, - Слишком часто натачивает. Вы должны увидеть его винтовку, сэр, - Тэйлор был, очевидно, ярким представителем своей роты, привыкшим ко вниманию, и он передал оружие Шарпу. Как и над штыком, над ним тоже поработали. Дерево было наполировано маслом до блеска. Ложа была обтесана ножом, для более узкого захвата позади спускового механизма, а на верхней части приклада медными гвоздями была прибита кожаная подушечка. Под щеку. Шарп отвел курок, удостоверившись сперва, что оружие не заряжено, кремень, казалось, спокойно стоял на месте. Шарп коснулся спускового механизма, почти без давления, и кремень, метнулся вперед. - Подпиленный, сэр, - усмехнулся худой человек. Шарп отдал винтовку. Голос Тэйлора напомнил ему о Майоре Лерое из Южного Эссекса. - Ты американец, Тэйлор? - Да, сэр. - Лоялист? - Нет, сэр. Беглец, - Тэйлор казался неулыбчивым, немногословным человеком. - Откуда? - Торговое судно, сэр. Бежал в Лиссабоне. - Он убил Капитана, сэр, - сказал другой с восторженной улыбкой. Шарп посмотрел на Тэйлора. Американец пожал плечами. - Откуда ты, Тэйлор? Холодные глаза смотрели на Шарпа, как будто разум за ними размышлял, отвечать ли на вопрос. - Теннесси, сэр, - он снова пожал плечами - Никогда не слышал. Тебя не тревожит, что мы воюем с Соединенными Штатами? - Нет, сэр, - похоже, ответ Тэйлора, подразумевал, что его страна неплохо справится и без его помощи, - Я слышал, что в вашей роте есть человек, сэр, который думает, что умеет стрелять? Шарп понял, что он имеет в виду Даниэля Хэгмена, стрелка Южного Эссекса. - Верно. - Скажите ему, сэр, что Томас Тэйлор лучше. - Какая у тебя прицельная дальность? Глаза беспристрастно смотрели на Шарпа. Казалось, он снова, обдумывает ответ. - Не промахнусь с двухсот ярдов. - Хэгмен тоже. - Я имею в виду, что с такого расстояния попаду ему в глаз, сэр, - он снова усмехнулся. Конечно, это было невероятное бахвальство, но Шарпу понравился боевой дух, с которым это было сказано. Тэйлора, как он полагал, будет не легко вести за собой, так же как и большинство Стрелков. Их научили быть независимыми, думать о себе на поле битвы, Стрелковые Полки отбросили большую часть старомодной слепой дисциплины и больше полагались на мораль как на мотивирующую силу. Новый офицер 95-го или 60-го, как ожидали, будет муштровать рядовых, будет изучать достоинства людей, которыми он будет командовать в сражении, и для некоторых это было трудно, но все же, в результате возникало взаимное доверие и уважение. Шарп был уверен в этих людях. Они будут сражаться, но что же люди Пот-а-фю в Женском монастыре? Они все были хорошо обученными солдатами и его единственной надеждой, которая слабела, по мере того как холодный день переходил в ночь, было то, что вскоре дезертиры безнадежно напьются. Вечер, Сочельник, и облака покрывали небо, так что, ни одна звезда не пробивалась указать путь. В приходских церквях, дома, пели Рождественские гимны. «Высоко вознесутся к небесам голоса, и с ангелов хором сольются». Шарп помнил слова с тех пор как жил в приюте. «Добрую волю узнают грешники, и мир на земле воцарится». Этой ночью, грешники не увидят доброй воли. Из темноты придут сабли, штыки и смерть. В Сочельник, 1812-го, в Воротах Бога будут крики и боль, кровь и ярость, Шарп подумал о невинных женщинах в Женском монастыре, и позволил зародиться ярости. Пусть закончится ожидание, молился он, пусть придет ночь, он хотел, чтобы вокруг кипело сражение, он хотел убить Хэксвилла, он хотел, чтобы наступила ночь. Стемнело. Волки бродили по зазубренным скалам, ветер гнал с запада холод, и люди в зеленых мундирах ждали, дрожали, и сердца их были наполнены жаждой мести и смерти.
Ночь была темной, как Канун Создания. Полная чернота, темнота, скрывавшая даже горизонт, ночь облаков без луны. Сочельник. Люди тихонько переговаривались, ожидая в овраге. Они походили на животных, сбившихся в кучку в жгучий мороз. Мелкий дождь дополнял их горести. Первым пойдет Шарп с его небольшой группой, потом Фредериксон, как Старший Капитан, поведет остальную группу Стрелков. Гарри Прайс будет ждать снаружи Женского монастыря, пока сражение не закончится, или пока ему не придется прикрывать беспорядочное отступление в темноте. В эту ночь Шарп настойчиво прокручивал в голове возможные неудачи. Он выглядывал из оврага в сумраке, и долго рассматривал маршрут, которым он должен пройти в темноте, а что если он собьется с пути? А что если какой-нибудь дурак ослушается приказа и уйдет вперед с заряженным ружьем, споткнется и оглушит ночь случайным выстрелом? А что если нет пути вниз на северной стороне долины? Шарп знал, что по бокам долины сплошные заросли терновника, и он представил, как поведет свои войска в гущу шипов, а потом отбросил пессимизм. Пессимизм настойчиво пытался вернуться. А если заложников перевели? А если он не найдет их в монастыре? Возможно, они были мертвы. Он задавался вопросом, какая молодая, богатая женщина могла бы выйти замуж за сэра Огастаса Фартингдэйла. Она, вероятно, сочла бы Шарпа отвратительным дикарем. Строка Рождественского гимна продолжала крутиться у него в голове, еще один незваный гость в его мыслях. «Добрую волю узнают грешники». Не этой ночью. Он хотел выйти в полночь, но было слишком темно для Фредериксона или любого другого владельца часов, чтобы рассмотреть стрелки, и было слишком, черт побери, холодно, чтобы ждать в непроглядной темноте. Люди коченели на морозе, мороз их убаюкивал, а западный ветер пробирал до костей, и Шарп решил выйти раньше. И был свет. Это было зарево, висевшее в воздухе, отсвет костров в долине. Из оврага зарево не было видно, но когда Шарп повел свои силы на юг, пробираясь по труднопроходимой пересеченной местности, гребень северного края долины озарился отсветом пламени в воздухе. Он рассмотрел небольшое углубление в гребне, на которое и взял направление, он чувствовал тропу, которая петляла налево и направо на пути к огням долины Адрадоса. У них с собой было лишь оружие и амуниция. Их мешки, рюкзаки, одеяла и столовые принадлежности остались в овраге. Все снаряжение можно будет принести утром, но этой ночью они будут сражаться налегке. Стрелки снимут шинели перед нападением, открыв свои темно-зеленые мундиры, которые станут их отличительной чертой в эту ночь. Добрая воля для грешников. Шарп остановился, услышав впереди шум, и на долю секунды он испугался, что враг расставил линию пикетов на краю долины. Он прислушался, расслабился. Это был звук попойки, тостов и смеха, гул людских голосов. Сочельник. Чертовски поганая ночь, чтобы родиться, подумал Шарп. Середина зимы, когда еды мало и волки, бродят близко к горным деревням. Возможно, в Палестине теплее, и возможно пастухам, которые видели ангелов можно было не волноваться о волках, но зима все еще была зимой, где бы то ни было. Шарп всегда думал, что Испания жаркая страна, и так и было летом, когда солнце выжигало равнины в пыль, но зимой все таки могло быть холодно, и он подумал каково оно родиться в хлеву, где ветер как нож проскальзывал в трещины деревянных стен. Он снова вел их к Воротам Бога, темную цепочку мужчин, несущих клинки в ночи. На краю долины он припал к земле. На склоне перед ним чернели заросли терновника, долина была освещена кострами в Замке, Женском монастыре, Сторожевой башне и деревне, и, слава Богу, была тропа, ведущая под углом вниз сквозь тёрн. Из монастыря доносился смех. Шарп различал силуэты людей в отблесках костра в большом дворе Замка. Было холодно. Он обернулся к своим людям и прошипел: - Рассчитайся! - Первый, - Харпер. - Второй, - немецкий Сержант по имени Росснер. - Третий, - Томас Тэйлор. Фредериксон опустился около Шарпа, но молчал, пока остальные рассчитывались в темноте. Все на месте. Шарп указал на подножье склона, где темный проход в терновых кустах выходил на открытую местность, на каменистую равнину, исполосованную красными и черными отсветами костров. - Ждите на краю линии кустов. - Да, сэр. Людям Фредериксона нужно будет покрыть всего пятьдесят ярдов, от края кустарника до дверей Женского монастыря. Они двинутся, услышав выстрел семиствольного ружья, или услышав стрельбу из мушкетов, но они проигнорируют одиночный выстрел мушкета. В такую ночь как эта, ночь выпивки и празднования, случайный одиночный выстрел не стал бы чем-то необычным. Если Фредериксон ничего не услышал, отсчитав пятнадцать минут, он все равно войдет. Шарп смотрел на Капитана, которому черная повязка придавала сходство с призраком в темноте. Ему начинал нравиться этот человек. - Ваши люди в порядке? - В ожидании удовольствия, сэр, - Добрая воля для грешников. Шарп повел свою группу вперед. Он мельком взглянул направо. Далеко, в Португалии, пульсировало пятнышко света, как красная звезда. Костер в пограничных холмах. Спуск был крутым. Дождь сделал его предательски гладким, один из людей Шарпа поскользнулся, и упал в сплетение веток тёрна. Все замерзали. Терновые шипы трещали и рвали одежду, когда упавший выбирался на тропу. Шарп видел большую арочную дверь монастыря, и узкую полоску света, показывавшую, где двери были немного приоткрытыми. Из здания доносились выкрики и смех, а один раз звук битого стекла и за ним громкие насмешки. Звучали и голоса женщин. Он шел медленно, проверяя каждую точку опоры, он волновался, потому что был так близок к мести за оскорбления, полученные в его последний визит. Дверь открылась. Он остановился, люди позади него остановились и без приказа, и два силуэта возникло в сводчатом проходе монастыря. Один человек, с мушкетом на плече, хлопнул по плечу второго человека и вытолкнул его на дорогу. Сквозь шум гулянки, явственно донесся звук блевания. Магия Рождества творила свое дело в монастыре. Первый человек, по-видимому часовой, засмеялся в сводчатом проходе. Он потопал ногами, подул на руки, и Шарп услышал, как он крикнул тому, которого тошнило, возвращаться внутрь. Дверь за ними закрылась. Наклон стал менее крутым, и Шарп рискнул обернуться, он был потрясен тем, какими его люди казались уязвимыми и заметными. Конечно же, их заметят! Но в долине по-прежнему никто не бил тревогу, ночь не разрывали выстрелы, а потом он добрался до кромки кустарника и приказал остановиться. - Тэйлор и Белл? - Сэр? - Удачи вам. Два Стрелка, в шинелях, скрывающих униформу, двинулись к монастырю. Шарп хотел бы сделать это сам, но была опасность, что часовой мог признать его или Харпера. Он должен подождать. Он тщательно выбирал обоих, потому что убить человека тихо, клинком, было делом не для новичка. Бэлл приобрел свои навыки на лондонских улицах, Тэйлор на другой стороне мира, он обоим можно было доверять. Их работа состояла в том, чтобы просто убить часового или часовых на входе. Они не пытались скрыть свое приближение. Их ноги волочились по дороге, их голоса бубнили, как будто они были пьяны, и Шарп услышал, как Белл грязно выругался, вступив в блевотину у подножья лестницы. Дверь открылась, и выглянул часовой. Дверь открылась шире, и появился второй человек, небрежно держа мушкет. - Пошевеливайтесь! Холодно, черт возьми! - позади них пылала жаровня. Тэйлор сел на нижнюю ступеньку и запел. Он держал бутылку, которую дал Шарп. - У нас для вас подарок, - он пел слова снова и снова, не переставая смеяться. - Подарок! - поклонился Бэлл. - Господи! Заходите! - Он не может идти, - Белл показал на Тэйлора. Тот все еще размахивал бутылкой. Оба часовых мирно спустились по лестнице, и один потянулся к бутылке. Он и не заметил, как правая рука Тэйлора вытащила из шинели острый клинок, замахнулась, и когда правая рука часового коснулась бутылки, лезвие Тэйлора вошло ему подмышкой, устремившись немного вверх, прямо к сплетению сердца и артерий. Тэйлор все еще держал бутылку, но теперь он еще поддерживал вес мертвеца. Белл продолжал усмехался второму часовому, когда тревога коснулась его лица, Лондонец продолжал усмехался, и когда его клинок обрезал крик в глотке часового. Шарп видел, как тело покачнулось, видел, как его придержали, видел, как два Стрелка утащили трупы в сумрак. - Вперед! Он повел остальных людей вперед. Фредериксон уже был у подножья склона, начиная медленный отсчет пятнадцати минут или ожидая звука выстрела, который будет сигналом возмездия для Адрадоса. Ступеньки монастыря были измазаны кровью жертвы Белла, и сапоги Шарпа оставили темные следы во входном туннеле около жаровни. Он один прошел в верхнюю аркаду и ступил в тени сводчатого прохода, аркада, казалось, была пуста. Крики, смех, доносились из внутренней аркады, но он подождал, осматривая внутренний двор, и услышал стоны и приглушенные голоса в темноте. Перед ним был пустой туннель, проход, через который его и Дюбетона водили, смотреть на женщину, заклейменную словом «puta», дверь и решетка были открыты. Он отвел назад левую руку, щелкнул пальцами и медленно повел свих людей во тьме арочного прохода. Их сапоги, казалось, грохотали по камням. Жаровня отбрасывата огненные блики на плитки у бассейна. Дверь часовни была открыта и, как только Шарп вошел, из темноты высунулась рука и схватила его за левое плечо. Он уже замахнулся правым кулаком в направлении руки, но остановился. Там стояла женщина, пошатываясь и моргая, позади нее, за открытой дверью в решетке горели свечи. - Зайдешь, милый? - она улыбнулась Шарпу, и прислонилась к двери. - Иди, проспись. Мужской голос, позвал из часовни на французском. Женщина помотала головой. - Он, черт побери, нам ни к чему, дорогая. Бренди, бренди, бренди. Девочка, которой не было и трех лет, подошла к своей матери и, посасывая большой палец, торжественно уставилась на Шарпа. Женщина искоса смотрела на Шарпа. - Ты кто? - Лорд Веллингтон, - снова прокричал голос француза и послышались звуки движения. Шарп затолкал женщину в двери. - Иди, люби. Ему уже лучше. - Хороший шанс. Вернешься, да? - Мы вернемся. Он повел своих людей дальше, с широченной улыбкой на лице, за дальний угол и вниз к проходу, который вел к внутренней аркаде. Шаги отозвались эхом, когда он приблизился и из сводчатого прохода выскочил ребенок, за которым гнался еще один, они с восторженным хохотом убежали в верхнюю аркаду. Из кладовой на них заорали. Похоже, тут на верхнем ярусе отсыпались те, кто уже успел напиться. Шарп прожесткуливал своим людям, подождать в проходе, и вышел на верхний уровень аркады, где он разговаривал с Мадам Дюбретон. Он стоял в тени, и смотрел в глаза хаосу. Это была та анархия, которой боялся Веллингтон, маленький шаг в сторону от порядка, потеря надежды и дисциплины. Огонь освещал глубину аркады. Большой костер, горел на битых камнях тонких каналов, огонь питался ветками тёрна и ставнями, сорванными с больших окон зала на северной стороне монастыря. Окна поднимались от уровня земли, минуя верхнюю галерею, к изящным аркам под потолком, и теперь, когда ставни были сорваны с резьбленых стен, оконные проемы обеспечивали свободный проход из зала во двор. Стекол не было уже давно. Мужчины и женщины ходили туда и сюда, а Шарп наблюдал сверху. Он бежал из Приюта для подкидышей перед своим десятым днем рождения, и попал в темные, тесные переулки трущоб Лондона. Там была работа для ловкого ребенка. Это был мир воров, грабителей, убийц, алкоголиков, калек, и шлюх, продававших себя, больных и уродливых. Надежда ничего не значила для жителей Сэнт Джайлс. Для многих из них самым долгим путешествием в этом мире были полторы мили по Оксфорд-Стрит, на запад, к виселице в Тайберне. Всего в двух милях к северу была сельская местность близ Тоттенхэм-Корт-Роуд, но она была столь же далека как рай. Сэнт Джайлс был средоточием болезней, голода, и будущего, настолько темного, что люди считали каждый час жизни, и брали от нее все что могли. Винные лавки, сточные канавы, лестничные клетки были местами, где мужчины и женщины находили выход своему отчаянию в выпивке, беспорядочных связях, и наконец в смерти, которая чаще всего встречала их в канаве вместе с ночным урожаем мертвых младенцев. Надежды не было, было только отчаяние. И эти люди тоже отчаялись. Они, должно быть, знали, что месть придет, возможно весной, когда армии расшевелятся от зимней вялости, но пока она не пришла они упивались своим отчаяньем. Они напивались и продолжали пить. Еда лежала на битых камнях, мужчины лежали с женщинами, дети пробирались между парами в поисках костей, на которых осталось мясо или бурдюков с вином, и зубами выдергивали из них пробки. Ближе к костру некоторые люди спали голыми, подальше спали в одежде и под одеялами. Некоторые двигались. Один человек был мертв, кровь, чернела на его вспоротом животе. Шум доносился не отсюда, а из зала, и Шарп не видел источника звуков. Он думал о минутах, которые отсчитывал Фредериксон, в холодном терновнике. - Мы обойдем аркаду, парни, - он обернулся и понизил голос, - Идите медленно. Парами и тройками. Когда обойдете, вид с той стороны вам понравится. Харпер шел сразу за Шарпом, оба вжимались в тени у стены. Огромный ирландец наблюдал за парами у огня. - Прямо как офицерская гулянка в ночь пятницы, а? - его голос был весел. - Каждую ночь, Патрик, каждую ночь, - и что, думал он, остановит его собственных людей, если они захотят присоединиться к тем, во внутреннем дворе? Выпивка и женщины вместо работы и дисциплины - общеизвестная мечта каждого солдата, так почему им просто не уйти? Убить его и Харпера получить свободу? Он не знал ответа. Он просто знал, что доверяет им. Сейчас важнее было, где именно держат заложников. Он открывал двери, мимо которых проходил, но комнаты были либо пусты, либо заполнены спящими людьми. Охраны нигде не было. Один раз из темноты донеслось протестующее ворчание мужчины и хихиканье двух женщин. Шарп закрыл дверь. Пламя большого костра согревало теплом левую сторону его лица. Он свернул за угол, и теперь мог видеть большой зал. Сотня мужчин и столько же женщин заполонили пол. В дальнем конце было что-то вроде платформы, возвышение, от него лестница вела на галерею, которая тянулась во всю ширину зала. Шарп видел два дверных проема, которые вели из галереи в коридоры или комнаты позади нее. В галерею легко можно было попасть через высокие, пустые окна. Всего лишь шагнуть из аркады на галерею. Мужчины и женщины кричали, глядя на возвышение. Там сидел Хэксвилл. Его стул, высоко поднимался над его головой, как трон, стул с красивыми декоративными подлокотниками. Он был одет в наряд священника, одежды были ему коротки, так что, его сапоги виднелись почти до колен. Рядом с ним, облокотившись на подлокотник, стояла маленькая, худая девушка, рука Хэкесвилла лежала на ее талии. Она была одета в ярко красное, белый платок был повязан на талии, длинные темные волосы, спадали ниже повязанного платка На возвышении стояла женщина. Она усмехалась. Она была одета в сорочку, поверх которой на ней были жилет и рубашка. В правой руке у нее было платье и, под рев толпы, она швырнула платье мужчине в толпе, который поймал его и помахал трофеем. Хэксвилл поднял руку. - Рубашка! Ну же! Сколько? Шиллинг? – его лицо дергалось. Это был аукцион. Она, по-видимому, продала платье, и Шарп видел, как два маленьких улыбающихся ребенка подняли монеты с пола перед возвышением, и отнесли их к перевернутому киверу. Из зала доносились выкрики, два шиллинга, три, и Хэксвилл подбадривал их, пока его глаза изучали содержимое кивера, подсчитывая сбор. Под одобрительные крики толпы рубашка полетела вниз. Жилет пошел за четыре шиллинга. Монеты звенели на камнях. Шарп задумался, сколько прошло минут. Желтое лицо кривилось в ухмылке. Рука шарила вверх и вниз по груди маленькой девушки. - Ее очередь! Не скупитесь. Десять шиллингов? - никто не ответил, - Вы паршивые жмоты! Вы думаете, что она не такая же милашка, как Салли? Господи! Вы заплатили за нее два фунта, давайте же! - он все раззадоривал их, пока на радость толпе на землю не полетели монеты, и девушка разделась донага за один фунт и восемнадцать шиллингов. Она стояла и улыбалась, держа руки на бедрах, Хэксвил поднялся и скользнул к ней. Его золотые с белым одежды, смешно смотрелись в отсветах пламени, когда он положил правую руку на плечи женщины, его яркие синие глаза искоса посмотрели на людей в зале. - Ну. Кто хочет ее? Вы заплатите! Половина ей, половина нам, давайте же! Стали поступать предложения, кому-то женщина показывала язык, над другими смеялась, а Хэксвилл продолжал подзадоривать людей. Группа французов купила ее, в конце концов, за четыре фунта, они подошли, забрать ее, и толпа взорвалась приветственными криками, когда один из них усадил женщину себе на плечи и вынес ее к костру во внутреннем дворе. Хэксвилл протянул руку и успокоил их. - Кто следующий? Выкрикивались имена, мужчины выталкивали вперед женщин. Хэксвилл пил из бутылки, его лицо дергалось на длинной шее, а маленькая девушка все еще благоговейно цеплялась за него. - Пленницы! Пленницы! - стала скандировать группа мужчин. - Пленницы! Пленницы! Пленницы! - быстро подхватила их выкрики толпа. - Сейчас, парни, сейчас! Вы же знаете, что сказал Маршал! - Пленницы! Пленницы! Пленницы! - женщины кричали вместе с мужчинами, выплевывая слова как желчь. - Пленницы! Пленницы! Пленницы! Хэксвилл дал им покричать и внимательно посмотрел на них. - Вы знаете, что сказал Маршал! - он поднял руку, - Они наше маленькое сокровище, эти пленницы! Мы не смеем их трогать, о нет! Это приказ Маршала. Но! Если ублюдки заявятся! Ах. Тогда они ваши, я обещаю, - толпа возмущенно заревела, но он позволил им прокричаться, прежде чем снова поднял руку. Худая девочка хваталась за него, крепко вцепившись левой рукой в вышитые одеяния. - Но! - толпа потихоньку затихла, - Но! Поскольку сегодня Рождество, мы можем взглянуть на одну. Да? Всего одну? Не трогать! Нет, нет! Только, посмотрим какая она? Да. Толпа одобрительно заревела и желтое лицо с длинными, седыми волосами, задергалось, а беззубый рот распахнулся в беззвучном смехе. На шум из внутреннего двора подходили еще люди. Шарп обернулся и увидел бледные лица своих людей в темноте аркады, тревожные лица, и подумал, давно ли они здесь. Должно быть, уже около четверти часа. Левая рука Хэкесвилла шарила в длинных темных волосах девушки. Он обернулся и ткнул пальцем в одного из своих людей. - Иди и скажи Джонни привести одну, - человек уже повернулся к лестнице, которая вела с возвышения, но Хэксвилл остановил его, и сам поднялся на платформу. - Какую вы хотите? - повернулся он к своей аудитории, с усмешкой на лице. Толпа взорвалась снова, но Шарп увидел достаточно. Заложники были за одной из двух дверей, ведущих с галереи. Он обернулся к своим людям. - Мы пойдем по галерее, - его настойчивый голос был слышен только здесь, в зале его перекрывал шум, - Пойдем через окна. Шинели снимите здесь, - Его собственная шинель уже была расстегнута, - Четные направо от входа, нечетные налево. Сержант Росснер? - Сэр? - Возьмите двух людей и не подпускайте ублюдков к лестницам. Кто первый найдет заложниц - кричите! Ну, успехов, парни! Шарп спустился с северной стороны аркады, он понимал, что его могут увидеть, потому что через огромные окна он был виден как на ладони. Он взялся за рукав Харпера. - Стреляй, как только зайдем - Сэр. Загремели сапоги. Шинели упали, обнажив в свете костра зеленую форму. Крики внизу утонули в грохоте сапог Стрелков. В Адрадос пришла Немезида. Первое окно, второе, третье, и голос Хэксвилла, прозвучал близко, перекрикивая шум. - Португалку нельзя! Хотите английскую сучку? Жену Лягушатника? Хотите ее? Раздался согласный рев голосов, и Шарп увидел, как двое вооруженных людей прошли от правого дверного проема к балюстраде галереи. Один поглядел на людей в аркаде, и не придав увиденному значения пошел вниз опираясь на своего товарища. Человек, которого послали, привести одну из заложниц, начал подниматься по лестнице. - Возьми двоих на галерее, - Шарп снова коснулся руки Харпера. - Да, сэр. Стрелки сгруппировались. Шарп смотрел на них. - Обнажить клинки, - некоторые собирались драться штыками примкнутыми к винтовкам, другие предпочли использовать их в качестве короткого колющего оружия. Он кивнул Харперу, - Огонь. Харпер высунулся в окно с оружием в руках, без тени сомнения на широком лице, коснулся спускового механизма и грохот семи стволов, эхом разнесся по залу. Двоих вооруженных людей отбросило в конвульсиях, а Харпер отшатнутся назад от мощной отдачи. Сквозь дым Шарп шагнул в окно с саблей в руке, и сталь длинного лезвия отливала красным в свете пламени. Стрелки последовали за ним, крича как дьяволы вырвавшиеся на этот праздник из ада, потому что Шарп приказал им кричать, а Шарп пробирался к двери справа, ожидание окончилось, нервозность ушла, потому что начался бой и им оставалось одно – победить. Это был Шарп, который спас Веллингтону жизнь в Ассае, который выслужился из рядовых и добыл Орла с Харпером, который в безумии битвы штурмовал брешь в Бадахосе. Это был Шарп, которого генерал-майор Нэрн вряд ли мог себе представить, когда он смотрел на тихого, темноволосого человека во Френаде. В дверном проеме появился человек, остолбенел на мгновение, и поднял мушкет со штыком. Это был французский мушкет, и человек поднял его в отчаянии, когда увидел офицера Стрелка, но надежды для него не было. Шарп закричал, сделал выпад на правую ногу, лезвие метнулось вперед, провернулось, отсветы свечей пробежали по лезвию, и сабля вошла в солнечное сплетение француза. Шарп снова провернул его, пнул свою жертву, освободил лезвие, и переступил через кричащего в предсмертной агонии человека. Боже, радость драки. Не каждого сражения, но драки, за правое дело, и Шарп, шел по проходу, острие его сабли было темным от крови, он слышал позади себя Стрелков, а потом дверь открылась пролив чуть больше света, и из-за нее выглянул человек нервно вглядываясь в темноту. Глупо с его стороны, потому что Шарп дотянулся до него прежде, чем он понял, что пришла месть, и огромная сабля скользнула под его челюстью, он подавился, отшатнулся, и Шарп оказался в дверном проеме. И снова, сабля метнулась вперед и человек схватился за лезвие, которое вонзилось в его горло, и Шарп почувствовал отвратительный запах, который сабля выпустила из жертвы, а потом его оружие снова было свободно, и он оказался в комнате с двумя мужчинами, которые возились с мушкетами, и трясли головами от страха, и Шарп с криком перепрыгнул мертвеца, и размахнулся саблей над столом, отделявшим его от его врагов. С лезвия полетели брызги крови, и клинок снова ужалил врага. Шарп заметил Стрелка, обходившего стол с другой стороны, с усмешкой маниакальной радости на лице, а второй враг отступал, назад пока не уперся в еще одну дверь, и Стрелок нанес ружьем с примкнутым штыком удар, который сокрушил бы и камень, острие штыка глубоко вонзилось в древесину двери. Враг извивался и кричал, и второй Стрелок, немец, прикончил его с гораздо меньшим усилием и большей эффективностью. Человек, которого сабля Шарпа ударила по лицу, кричал под столом. Шарп проигнорировал его. Он обернулся к Стрелкам в комнате. - Заряжай! Заряжай! В комнате были трое, вооруженная охрана двери. Наверное, это было караульное помещение. Он прошел мимо пригвожденной, истекающей кровью фигуры, и подергал ручку двери. Заперта. Позади он слышал крики, грохот мушкетных выстрелов, но он не обращал внимания. Он нажал зажим, повернул, и ружье освободилось от штыка, которым к двери все еще был приколочен мертвец, так у него появилось свободное пространство перед дверью, и он сильно ударил по ней ногой. Дверь содрогнулась. Он проделал это снова, в третий раз, и наконец дверь распахнулась, щепки разлетелись от замка, а труп по прежнему был приколочен к дереву двадцатитрехдюймовым штыком. Шарп вошел в распахнутую дверь. Отовсюду доносились крики, крики страха. Шарп стоял в дверном проеме, его сабля была в крови, его щека была измазана кровью человека, которого он убил в дверях караульного помещения, он увидел женщин, сбившихся в кучку у дальней стены. Он опустил саблю. На его зеленом мундире, в отсветах свечей, блестела свежая кровь и капала на коврик, устилавший пол этой тюремной комнаты. Одна из женщин не скрывала свое лицо. Она защищала другую женщину, которая отворачивалась и прикрывала лицо рукой, ее лицо было гордым и тонким, в обрамлении красивых золотых волос. - Мадам Дюбретон? - Шарп поклонился. Два Стрелка с любопытством втиснулись за Шарпом, и он обернулся к ним. - Выйдите! Там бой! Идите, поучаствуйте! - Майор? Майор Шарп, не так ли? – нахмурилась Мадам Дюбретон - Да, Мадам. - Вы хотите сказать? - она все еще хмурилась, все еще не веря. - Да, Мадам. Мы пришли вас спасти, Мадам, - он хотел оставить их, вернуться и посмотреть, как поживают его люди, но он знал, что эти женщины очень напуганы. Одна из них истерично рыдала, уставившись на его униформу, и Мадам Дюбретон что-то говорила ей на французском языке. Шарп попробовал улыбнуться, чтобы уменьшить их шок. - Вы вернетесь к вашим мужьям, Мадам. Я был бы благодарен, если бы вы перевели это для меня. И могли бы вы меня извинить? - Конечно, - Мадам Дюбретон похоже все еще была в шоке. - Теперь вы в безопасности, Мадам. Все вы. Женщина, прижимавшаяся к Мадам Дюбретон, отстранилась от нее. У нее были черные блестящие волосы, она откинула их с лица и нерешительно, повернулась к Шарпу. - Майор Шарп? Это Леди Фартингдэйл, - Мадам Дюбретон помогла ей встать. Повезло Фартингдэйлу подумал он в первые полсекунды, эта мысль сменилась неверием, черноволосая девушка увидела Шарпа, ее глаза расширились, и она закричала. Не от ужаса, а вроде как от радости, она прыгнула через комнату, подбежала к нему, обвила руками шею, а ее лицо, прижалось к его окровавленной щеке. - Ричард! Ричард! Ричард! – зазвучал в его ухе ее голос. Шарп поймал взгляд Мадам Дюбретон, и слегка улыбнулся. - Мы уже встречались, Мадам. - Я заметила. - Ричард! Боже, Ричард! Ты? Я знала, что ты придешь! - Она отступила от него, продолжая обнимать. Ее губы были такими же полными, какими он их помнил, ее глаза были соблазнительны, насколько можно было представить, и даже это испытание не оставило следа на ее лице, - Ричард? - Я должен идти сражаться, - снаружи доносился громкий шум, приказы и выстрелы, крики и лязг стали. - Ты здесь? - Я здесь, - он стер кровь с ее щеки, и убрал ее руки со своей шеи, - Ждите здесь. Я вернусь, - она кивнула, ее глаза сияли, и он улыбнулся ей, - Я вернусь. Бог на небесах! Он не видел ее два года, но вот она, красива как никогда, первоклассная шлюха, с недавних пор ставшая Леди. Джозефина.
Сообщение: 1639
Настроение: О Элберет Гилтониэль! Я Безумен, безумен настолько, что было бы безумием отрицать, что я безумен
Откуда: Украина
Рейтинг:
5
Он оставил одного человека, охранять заложниц. Двоих на постах в проходах, остальные стерегли лестницу и вход на галерею через окна, выходящие в аркаду. Дым уже сгущался на галерее, Стрелки прочищали шомполами стволы, другие присели, в ожидании цели. Харпер перезаряжал семиствольное ружье. Он поднял взгляд на Шарпа, быстро усмехнулся, и поднял четыре пальца. Шарп повысил голос. - Женщины у нас, парни! Раздались приветственные крики и Шарп быстро осмотрел отряд. Все его люди были на месте, и похоже никто не был ранен. Он увидел, как Стрелок вскинул оружие на плечо, стремительно прицелился и вращающаяся пуля направилась в аркаду. С противоположной стороны раздался визг, а за ним рваный залп мушкетов, пули засвистели над головой. Одна ударила в железное кольцо на цепях, старое и ржавое, приспособленное в качестве люстры, и четыре желтых свечи затрепетали от удара. Шарп направился на верхнюю площадку лестницы. Три тела лежали на лестнице, отброшенные назад ружейным огнем. - Они бегут, сэр, - Немецкий Сержант, Росснер счастливо смотрел на Шарпа. Его лицо было черным от пороха с полки его ружья. Они бежали. Дезертиры и их женщины кричали и вопили, толкаясь и выбираясь во внутренний двор аркады. Шарп искал Хэксвилла, но крупный человек в одеяниях священника затерялся в давке. - Мы спускаемся, сэр? - Росснер махнул ружьем вниз лестницы. - Нет, - Шарп тревожился за людей Фредериксона. Он бы предпочел, чтобы основные силы Стрелков объединились с передовой группой, чтобы никто в суматохе и потемках не подстрелил своего. Он вернулся к окнам, где с надеждой ждал Харпер, с перезаряженным огромным ружьем. - Фредериксон? - Пока нет, сэр. Кто-то орал во внутреннем дворе, выкрикивая приказы, кто-то, кто, возможно, понял, что нападавших не много и сконцентрированная контратака может сокрушить их. Шарп вгляделся в противоположную сторону верхней аркады. Он не видел никого в отсветах огня, стрелки сделали это место не самым приятным, но внезапно она заполнилась бегущими фигурами, кричащими о помощи, и Шарп опустил ружье, поднятое для выстрела. - Постой! Бежали женщины и дети, что означало, что люди Фредериксона вошли во внешнюю аркаду. - Ждите Капитана Фредериксона! – крикнул Шарп людям, охранявшим окна. Потом в проходе верхней аркады появились темные фигуры, фигуры, занявшие ближайшее укрытие только выйдя на открытое пространство аркады. - Стрелки! Стрелки! Стрелки! - снова закричал Шарп. Он ступил через окно, на аркаду, где свет огня осветил его униформу, - Стрелки! Стрелки! – внизу полыхнул мушкет, пуля срикошетила от балюстрады в ночь, - Стрелки! Стрелки! - Вижу вас, сэр! - человек с кривой саблей, стоял с другой стороны аркады. Стрелки шли налево и направо, зачищая верхнюю галерею, Фредериксон шел к Шарпу с ними. Милашка Уильям выглядел ужасно. Он снял повязку с глаза, и вынул фальшивые зубы изо рта. Это было лицо из кошмара, лицо, которое испугает любого ребенка, но это лицо улыбалось, когда он приблизился к Шарпу. - Они у нас, сэр? - Да! - сабля Фредериксона была окровавлена. Он держал ее готовый снова пустить в ход, и наблюдал, как его люди врываются в открытые двери и кричат мужчинам и женщинам сдаваться. Один человек спрыгнул вниз, правая нога в брюках, левая только наполовину, и нелепо кувыркнулся, когда Стрелки перекрыли ему путь вперед, только, чтобы обнаружить Стрелков и позади себя. Он перекатился через балюстраду, заскочил во внутренний двор, и захромал прочь к сводчатому проходу на противоположной стороне. Один из Лейтенантов Фредериксона протяжно свистнул, и крикнул через всю аркаду: - Все чисто, сэр! - А где спуск? - Фредериксон посмотрел на Шарпа. - Там, - Шарп указал на галерею. Должен был быть и другой путь вниз, но он его не видел, - Одной группе охранять галерею. - Сэр, - Фредериксон уже двигался, его искалеченное лицо, жаждало продолжения боя. Шарп последовал за ним и хлопнул Харпера по плечу. - Вперед! Теперь это была возня, потасовка, безрассудный бег вниз по лестнице, преследование кричащих врагов, которые толпились в сводчатом проходе аркады, звон сабель, фехтовальные схватки под самой аркой, грохот семиствольнго ружья расчищающего путь от немногочисленных защитников, и эхо криков детей и их матерей в аркаде. Наконец, Стрелки окружили их, согнали вместе, и вытащили людей из укрытий. Шарп прошел через арку, через комнату, и как будто оказался в каком-то мрачном склепе, сыром и мерзлом, он крикнул, чтоб ему присветили. Стрелок принес один из соломенно-смоляных факелов, которые горели снаружи, и он высветил огромную, пустую пещеру, с еще одним входом напротив. - Пойдем! Пламя факела дрожало на сквозняке, и Шарп знал, что этот проход ведет к завешенной одеялом дыре, обращенной к краю прохода. Если там было орудие, а он знал, что у испанского гарнизона их было четыре, то там был и порох, и защитнику достаточно было лишь поджечь фитиль, чтобы разрушительное пламя ворвалось в этот склеп. - Пошли! Пошли! Пошли! - он пошел впереди, с саблей наголо, ботинки застучали по холодным булыжникам, и свет пламени осветил странный проход, в котором его плечи задевали любопытные, скругленные желто-белые камни, сложенные стеной от пола до потолка. Орудие было там, брошенное людьми Пот-а-Фю, нацеленное в зияющую брешь, проломленную в толстой стене Женского монастыря. Шомпол стоял прислоненный к грязному стволу, рядом лежала лопатка для пороха и риппер или «червяк», гигантский штопор которым обычно вытаскивали отсыревшие заряды. Шарп разглядел ядра и картечь, сложенные у странных белых стен помещения с орудием. Фитиль был заправлен, что предполагало, что орудие заряжено, но Шарп не обратил на это внимания, подошел к дыре, с которой было сорвано одеяло, и прислушался. Снаружи сапоги скрипели по дерну и камням, слышались всхлипы и плачь детей и женщин, крики мужчин. Те, кто сбежал из монастыря, направлялись к Замку. Факелы вспыхивали на зубчатой стене. - Мы можем выстрелить? - Фредериксон теребил фитиль, тонкую трубку, заполненную мелким порохом, которая направляла огонь вниз к заряду в холщовом мешке. - Нет, там дети. - Боже, храни Ирландию! - Харпер поднял один из белесых округлых камней, рассыпанных позади орудия. Он держал его, как будто камень мог его убить, а его лицо скривилось от отвращения, - Не хотите взглянуть? Боже милостивый! Это был череп. Все «камни» были черепами. Человек с факелом стал придвигаться ближе, пока Фредериксон не рявкнул, чтоб он отошел, из-за бочонков с порохом, но в неясном свете Шарп разглядел, что за сложенной из черепов стеной лежит большая груда других человеческих костей. Бедренные кости, ребра, тазовые кости, руки, маленькие скрюченные пальцы и длинные кости ног, все сложенные в этом подвале. - Могильник, - с удивлением покачал головой Фредериксон, лицо которого было ужаснее любого черепа. - Что? - Могильник, сэр, дом костей. Монахини. Они хоронят их здесь. - Иисус! - Сначала они снимают с них плоть, сэр. Бог знает как. Я видел такие места прежде. Здесь были сотни костей, возможно тысячи. Чтобы протащить сюда орудие людям Пот-а-Фю пришлось проломить опрятную груду, и скелеты упали на пол, кости сгребли в сторону, и Шарп видел, мелкий белый порошок вперемешку с осколками, там где люди наступили на человеческие останки. - Зачем они делают это? - Так все они будут вместе для воскрешения, я думаю, - пожал плечами Фредериксон. - Боже милостивый! - Шарп внезапно представил братские могилы в Тэлавере и Саламанке, восставшие в последний день, оживших мертвых солдат, их глазницы, выгнившие как у Фредериксона, землю, которая осыпается с мертвых рядовых, поднимающихся из могилы. Под орудием было ведро грязной воды, с тряпкой около него. Он наклонился и очистил свою саблю прежде, чем вложить ее в ножны. - Нам нужно оставить здесь шестерых. Никому не стрелять без моего приказа. - Да, сэр, - Фредериксон чистил саблю, медленно протаскивая кривое лезвие по влажной тряпке. Шарп пошел обратно по тропе черепов, следуя за широкой спиной Харпера. Он вспомнил, как осенью шел по полю битвы Саламанки, перед отступлением в Португалию, а мертвых было так много, что не все были похоронены. Он вспомнил гулкий звук, раздававшийся, когда копыта лошади натыкались на череп, который откатывался как помятый мяч. Это было в ноябре, меньше чем через четыре месяца после сражения, но мертвые враги уже оголили белизну костей. Он вошел в аркаду, к живым, и огонь высветил печальных пленников, под охраной штыков. Ребенок звал свою мать, Стрелок нес крошечного ребенка, брошенного его родителями, а женщины закричали на Шарпа, как только он появился. Они хотели уйти, это было не их дело, они не были солдатами, но он все равно прикрикнул на них, чтобы они замолчали. Он посмотрел на Фредериксона. - Как ваш испанский? - Довольно неплох. - Найдите, всех женщин, которых здесь держали в плену. Отведите их в приличное помещение. - Да, сэр. - Заложники могут остаться там, где они сейчас. Им достаточно удобно, но убедитесь, что у вас есть полдюжины надежных людей, для их защиты. - Да, сэр, - они шли через внутренний двор, переступая через маленькие каналы, - Что делать с этими мерзавцами, сэр? Фредериксон остановился около пленных дезертиров. Хэксвилла среди них не было, только три дюжины угрюмых напуганных мужчин. Шарп смотрел на них. Две трети были в британской униформе. Он повысил голос так, чтобы все Стрелки во внутреннем дворе и на верхней галерее могли услышать его: - Эти ублюдки опозорили свою форму. Все они. Разденьте их! - Догола, сэр? - усмехнулся Шарпу Сержант Стрелков. - Догола. Шарп обернулся и сложил руки рупором: - Капитан Кросс! Капитан Кросс! Кросс должен был захватить внешнюю аркаду, часовню, и складские помещения. - Он идет, сэр! - крикнули сверху. - Сэр? - Кросс свесился с балюстрады. - Раненные? Убитые? - Ни одного, сэр! - Дайте сигнал Лейтенанту Прайсу подходить! Убедитесь что ваши пикеты в готовы. - Да, сэр, - сигнал должен был протрубить горнист Кросса. - И мне нужны люди на крыше! Двухчасовая вахта. - Да, сэр. - Это все, и спасибо, Капитан! - Спасибо, Сэр! – Кросс улыбнулся неожиданной благодарности. Шарп обернулся к Фредериксону: - Мне нужны и ваши люди крыше. Скажем двадцать? Фредериксон кивнул. В монастыре совсем не было окон, поэтому любую оборону нужно было начинать с парапета крыши. - Пробить дыры в стенах, сэр? - Они чертовски толстые. Попробуйте, если хотите. Подошел сияющий Лейтенант, и вручил Фредериксону листок бумаги. Стрелок повернул его к свету пламени и посмотрел на Лейтенанта. - Насколько плохо? - Совсем не плохо, сэр. Они будут жить. - Где они? – нехватка зубов делала голос Фредериксона свистящим. - Складское помещение наверху, сэр. - Убедитесь что им тепло, - Фредериксон усмехнулся Шарпу, - Список погибших, сэр. Чертовы потемки. Три раненных, ни одного убитого, - усмешка стала шире, - Вы молодец, сэр! Ей-Богу, я не знал, получится ли у нас! - Сам ты молодец. Я всегда знал, что получится, - Шарп рассмеялся над ложью, и задал вопрос, который хотел задать с тех пор, как Фредериксон появился в Женском монастыре, - Где ваша повязка? - Вот, - Фредериксон открыл свой кожаный мешочек и вынул зубы и повязку. Он пристроил их на место, снова стал похож на человека, и рассмеялся Шарпу, - Я всегда снимаю их для боя, сэр. Пугает дураков на другой стороне, сэр. Мои парни считают, что мое лицо стоит дюжины Стрелков. - Милашка Уильям на войне, а? - Мы стараемся изо всех сил, сэр, - засмеялся Фредериксон при упоминании его прозвища. - У вас чертовски хорошие силы, - комплимент, вышел вымученным и неуклюжим, но Фредриксон, нуждался в похвале Шарпа, и Шарп был рад, что сказал это. Шарп отвернулся, чтобы взглянуть на заключенных, которых силой раздевали. Некоторые уже были голыми. Было бы трудно сбежать в такую ночь без одежды. - Найдите им место, Капитан. - Да, сэр. А что делать с ними? - Фредериксон кивнул на женщин. - Отведите их в часовню, - Шлюхи и солдаты были взрывоопасной смесью. Шарп усмехнулся, - Найдете среди них добровольцев – можете уединиться в складских помещениях. Это награда парням. - Да, сэр, - Фредериксон несомненно, найдет среди женщин добровольцев, - Это все, сэр? Мой Бог, нет! Он забыл самое важное! - Отправьте четверых ваших лучших людей, Капитан. Найдите их запасы спиртного. Любой, кто напьется сегодня вечером, утром встретится со мной. - Да, сэр. Фредериксон ушел, а Шарп остался стоять поближе к огню, наслаждаясь его теплотой, и размышляя, что еще нужно сделать. Женский монастырь охранялся с крыши, дверь тоже хорошо охраняют, о заключенных позаботились. Дюжина дезертиров была ранена, трое никогда не оправятся, и он должен найти место для них. От женщин пока избавились, от детей тоже, и верхняя аркада будет больше похожа на бордель всю ночь, но это было справедливо по отношению к его людям. Рождественский подарок от Майора Шарпа. Выпивка была под замком. Он должен найти еду для своих людей. Заложники. Он должен успокоить их, удостовериться, что им удобно, он окинул взглядом галерею зала и рассмеялся вслух. Джозефина! Боже милостивый! Леди Фартингдэйл. В прошлый раз, когда он видел Джозефину, она жила в комфорте в Лиссабоне, ее дом, с террасой над Тахо, в обрамлении апельсиновых деревьев наполненный солнечным светом, отраженным от реки. Джозефина Лакоста! Она ушла от Шарпа после Тэтавере и убежала с Кавалерийским Капитаном, Харди, но он умер. Джозефина гналась за деньгами Харди, бежала от бедности Шарпа, она всегда хотела быть богатой. Ей это удалось, как и купить дом с террасой и апельсиновыми деревьями в богатом Лиссабонском пригороде Буэнос-Айрес. Он покачал головой, вспоминая ее, какой она была две зимы назад, когда ее дом был душным местом, где собирались богатые офицеры, а самые богатые соперничали за Джозефину. Он видел ее на вечеринке, когда маленький оркестр, пиликал на скрипках в углу, Джозефина, снисходительная как королева, среди блистающих мундиров, которые заискивали перед нею, хотели ее, и были готовы заплатить самую высокую цену за одну ночь с Ла Лакостой. Она прибавила в весе, после Тэлавере и это только сделало ее красивее, хотя и не на вкус Шарпа, и она была разборчива; он помнил это. Она отказала Полковнику Гвардии, который предложил ей пятьсот гиней за единственную ночь, и посыпала эту рану солью, приняв предложение красивого молодого Гардемарина, который предложил всего двадцать. Шарп снова рассмеялся, привлекая любопытный взгляд Стрелка, который гнал дезертиров в их голый, холодный плен. Пятьсот гиней! Цена, которую Фартингдэйл заплатила за ее выкуп! Самая дорогая шлюха в Испании или Португалии. И замужем за сэром Огастасом Фартингдэйлом? Кто назвал ее утонченной! Господь на небесах! Утонченной! И с самыми высокими связями? Это было верно, хотя и не так, как имел в виду Фартингдэйл, но в этом он возможно, и не ошибся. Джозефина была замужем, и ее муж, Дуарте, уехал в Южную Америку в начале войны. Он был из хорошей семьи, как знал Шарп, и у него была какая-то синекура с португальской Королевской семьей; Третий Джентльмен Ночного горшка или какая-то такая ерунда. И как Джозефина заманила в ловушку сэра Огастаса? Он знал о ее прошлом? Он должен был знать. Шарп снова засмеялся вслух и повернулся к лестнице, которую они обнаружили в юго-западном углу монастыря. Он собирался выказать свое почтение Ла Лакосте. - Сэр? - это был Фредериксон, возникший в дверном проеме. Он поднял руку, показывая Шарпу жестом, подождать, в то время как другой рукой он поднес свои часы к свету факела. - Капитан… Фредериксон ничего не сказал, просто держал руку поднятой, и смотрел на свои часы, а потом, мгновение спустя, захлопнул крышечку и улыбнулся Шарпу. - Счастливого вам Рождества, сэр. - Полночь? - Самое время. - И вам, Капитан. И вашим людям. Раздайте понемногу бренди Полночь. Слава Богу, они пришли рано, иначе Мадам Дюбретон могла стать игрушкой для жестокой игры Хэксвилла. Хэксвилл. Он сбежал, в Замок, и Шарп раздумывал, будут ли дезертиры все еще там утром, или, узнав, что игра окончена они сбегут с рассветом? Или возможно они попытаются отбить Женский монастырь, пока люди Шарпа незнакомы с полем битвы. Было Рождество. Он смотрел вверх, в кромешную темноту за искрами, кружащими над пламенем. Рождество. Празднование Непорочного рождения, но это было нечто большее, намного большее. Задолго до того, как Христос родился, задолго до того, как церковь воинствовала на земле, был праздник середины зимы. Празднование зимнего солнцестояния, 21-ого декабря, это была самая нижняя точка года, когда даже природа казалась мертвой и человечество, таким образом, с поразительной стойкостью, праздновало жизнь. Праздник обещал, что будет весна, и с весной взойдут новые колосья, новая жизнь, новые рождения, и праздник давал надежду пережить бесплодие зимы. Это было временем года, когда пламя жизни еле теплилось, когда темные ночи были длиннее всего, и этой ночью на Шарпа в монастыре могли напасть головорезы Пот-а-Фю. В это время, во время зимнего солнцестояния, рассвета можно было ждать очень долго. Он посмотрел, на Стрелка, взобравшегося на крышу, который склонился, чтобы взять у коллеги свое ружье и засмеялся над какой-то шуткой. Шарп улыбнулся. Они выстоят.
Рождественское утро. В Англии люди пойдут по сверкающим морозом дорогам в церковь. Ночью Шарп слышал, как часовой тихонько пел «Вести Ангельской внемли». Это был гимн методиста Уэсли, но англиканская церковь, тем не менее, напечатала его в своем молитвеннике. Мелодия навела Шарпа на мысли об Англии. Рассвет обещал хороший день. Свет вспыхнул на востоке, просочился в долину и осветил пейзаж в таинственном тумане. Замок и монастырь стояли, как башни у входа в гавань, с белыми мягкими водами, плавно текущими через край прохода и медленно проливающимися в большую, заполненную туманом долину на западе. Ворота Бога были белыми, странными, и тихими. Пот-а-фю не нападал. Дважды ночью стреляли пикеты, но оба раза была ложная тревога и в темноте не слышались шаги, и не было лестниц у монастырских стен. Фредериксон, уставший от бездеятельности противника, умолял, отпустить его с патрулем в долину и Шарп отпустил их. Стрелки постреляли изх укрытия по Замку и Сторожевой башне, вызывая гнев и панику среди защитников, и Фредериксон вернулся счастливым. После возвращения патруля Шарп поспал два часа, но теперь весь гарнизон брался за оружие, по мере того как опасная серость рассвета рассеивалась ясным светом. Шарп выдыхал облачка пара. Было холодно, но ночь закончилась, заложники были освобождены, и Фузильеров ожидало долгое восхождение. Успех был сладким. На валах замка он видел часовых Пот-а-Фю, по-прежнему на своем посту, и он задумался, почему они не бежали от гнева который вот-вот обрушится на них. Солнце коснулось горизонта, красно-золотое и прекрасное, окрасив белый туман в розовый, в Адрадос пришел день. - Отбой! Отбой! Сержанты повторили окрик в сторону крыши, и Шарп повернулся к пандусу, который соорудил Кросс, и подумал о том, чтобы позавтракать и побриться. - Сэр! – обратился к нему Стрелок стоявший в двадцати шагах, - Сэр! - Он указывал на восток, прямо в сияние нового солнца, - Всадники, сэр! Черт побери, смотреть против солнца было невозможно. Шарп прикрыл глаза руками и посмотрел сквозь щель между пальцами, и как ему показалось, увидел фигуры, скачущие по краю долины, но он не мог быть уверен. - Сколько? Один из сержантов Кросса насчитал троих, другой четверых, но когда Шарп посмотрел снова, фигур уже не было. Они были там, и исчезли. Люди Пот-а-Фю? Разведывают пути отступления на восток? Возможно. Некоторые из заключенных говорили о партизанах, искавших возмездия за Адардос, и это было тоже возможно. Шарп остался на крыше из-за всадников, но больше движения на востоке рассвет не выдал. За его спиной раздавались предупредительные крики, люди носили горячую воду из походных кухонь. Те кто не стояли на страже начали бриться, желая друг другу счастливого Рождества, дразнить женщин, которые пожелали присоединиться к своим завоевателям и теперь смешались со стрелками, как будто они всегда были с ними. Сегодня было прекрасное утро для солдата. Только те, кому предстояло подняться на холм, и забрать вещи из оврага ворчали о работе. Шарп обернулся, чтобы посмотреть, как они уходят, и был заинтригован странным зрелищем во дворе верхней аркады. Группа стрелков вязала полосы из белой ткани к голым ветвям граба, который пробился сквозь плитки. Они были в отличном расположении духа, смеялись и шутили, а один взобрался на плечи товарища, чтобы привязать особенно большую ленту на верхнюю ветку. На голых ветках поблескивал металл, возможно пуговицы, срезанные с захваченных униформ, и Шарп этого не понимал. Он спустился по узкому пандусу и поманил к себе Кросса: - Что они делают? - Они немцы, сэр, - объяснил Кросс, как будто это должно было рассеять все недоумение Шарпа. - Ну и что? Что они делают? Кросс был не Фредериксон. Он был медленнее, не такой умный, и гораздо больше боялся ответственности. И все же он был готов яростно защищать своих людей, и сейчас он, по-видимому, решил, что Шарп не одобряет странно украшенное дерево. - Это немецкий обычай, сэр. Это безвредно. - Я не сомневаюсь, что это безвредно! Но что, к дьяволу они делают? - Ну, сегодня Рождество, сэр! - нахмурился Кросс, - Они всегда так делают на Рождество. - Они привязывают белые ленты на деревья каждое Рождество? - Не только ленты, сэр. Все что угодно. Они предпочитают что-нибудь вечнозеленое, сэр, ставят их у себя в квартирах и украшают. Маленькие подарки, резные ангелы, все что угодно. - Зачем? - Шарп по-прежнему смотрел на них, как и люди его роты, которые тоже не видели ничего подобного. Похоже, Кросс никогда не задумывался спросить, зачем, но тут в верхнюю аркаду вошел Фредериксон и услышал вопрос Шарпа. - Язычники, сэр. Это потому, что старые немецкие боги все были лесными богами. Это часть обычаев зимнего солнцестояния. - Ты хочешь сказать, что они поклоняются старым богам? Фредериксон кивнул. - Никто не знает, кто главный там, наверху, верно? - он усмехнулся, - Священники говорят, что дерево символизирует то, на котором распяли Христа, но это чертова ерунда. Это просто старое доброе ублажение старых богов. Они делали это еще до римлян. Шарп посмотрел на дерево. - Мне это нравится. Неплохо смотрится. Что дальше? Принесем в жертву девственницу? Он говорил достаточно громко, чтобы немцы могли услышать его слова и смех, и они трогательно обрадовались, что Майору Шарпу понравилось их дерево, и он шутит. Фредериксон смотрел, как Шарп идет во внутреннюю аркаду, и одноглазый капитан знал то, чего не знал Шарп, он знал, почему эти люди сражались вчера вечером вместо того, чтобы перебежать к своим сытым и предающимся разврату врагам. Они гордились тем, что сражаются за Шарпа. Это заставляло их стараться соответствовать высоким стандартами, а когда эти стандарты приводят к победе и одобрению, они будут следовать им всегда. Бог в помощь британской армии, думал Фредериксон, если офицеры станут пренебрежительно относиться к своим людям. Шарп был усталым, замерзшим, и не бритым. Он медленно обошел верхнюю аркаду, спустился по лестнице и обнаружил большую, стылую комнату, куда Фредериксон отвел голых заключенных. Их охраняли трое стрелков. - Неприятности были? - кивнул Шарп капралу. - Нет, сэр. - Капрал сплюнул табак через дверной проем. Двери не было, и три ружья глядели в проем поверх сырых обугленных бревен. - Один с них сильно огорчился, сэр, с час тому.1 - Огорчился? - Да, сэр. Носился и орал, сэр, житья не давал. Сказал, одёжу хочет. Сказал, что они не животные и всякую такую чушь, сэр. - И что случилось? - Капитан Фредериксон пристрелил его, сэр. - Вот так, просто? - Шарп посмотрел на капрала любопытством - Да, сэр, - жизнерадостно улыбнулся он, - Он не слушал всякую чушь, Капитан, сэр. - И вам не стоит, - улыбнулся в ответ Шарп, - Если кто-то будет устраивать неприятности, просто сделайте то же самое. - Да, сэр. Фредериксон был занят, и, очевидно, шел на приветственные крики его роты, обосновавшейся на крыше верхней аркады. Шарп снова поднялся по лестнице, потом по пандусу, который вел с верхней галереи. Там он увидел, чему радовались люди Фредриксона. Они подняли флаг. Он был поднят на импровизированном флагштоке, сколоченном гвоздями, а поскольку в это холодное, рождественское утро не было и дуновения ветра, Фредериксон приказал приколотить поперечину, на которую повесили флаг. Это был сигнал, который скажет Фузильерам что спасение заложников прошло успешно, и что они могут подняться на перевал. Шарп собирался просто повесить флаг на краю здания. Флагшток был гораздо лучше. Фредериксон пришел на эту часть крыши и посмотрел на флаг. - Выглядит иначе, сэр. - Иначе? - Немного по-ирландски. Когда был принят Акт об унии, неразрывно соединивший Ирландию с Англией, в единую нацию, на Юнион Флаг добавился диагональный красный крест. Для некоторых людей, даже по прошествии одиннадцати лет, он по-прежнему выглядел странно. Для других, как Патрик Харпер, по-прежнему оскорбительно. Шарп посмотрел на капитана. - Я слышал, вы застрелили пленного. - Я был не прав? - Нет. Вы просто сэкономили время трибунала, который приказал бы то же самое. - Это их, кажется, успокоило, сэр, - Фредериксон произнес это мягко, подразумевая, что он оказал пленным услугу. - Вы спали? - Нет, сэр. - Поспите. Это приказ. Вы можете понадобиться позже. Шарп удивился, почему он так сказал. Если все прошло по плану, Фузильеры сменят его через несколько часов и работа Стрелков будет окончена. И все же инстинкт покалывал его. Может быть, это странные всадники на рассвете, а может, непривычность ответственности за руководство почти двумястами человек. Он зевнул, потер щетину на подбородке, и поежился под шинелью. Кот прошел по мелкой черепице крыши, презирая стрелков присевших у низкого каменного парапета. Он подошел коньку, сел, и стал умывать мордочку лапой. Его длинная тень растянулась на розовой черепице. Через долину к замку протянулась тень сторожевой башни. Оба здания были в пяти сотнях ярдов друг от друга, сторожевая башня на добрые сто пятьдесят футов выше, и между ними был мелкий, крутой, поросший терновником овраг. Туман выползал из меньших оврагов, показывая голые шипы, тронутые инеем, открывая небольшой искрящийся ручей. Замок и сторожевую башню по-прежнему охраняли, и это было странно. Неужели Пот-а-Фю думал, что как только заложников освободят его враги просто уйдут? На западе холмы Португалии были тронуты пламенеющим золотом солнца, их долины были черными и серыми, с прожилками белого тумана, а горизонт все еще хранил ночную дымку. Пейзаж как будто съежился, как будто ему нужно было потянуться и проснуться. В далеких долинах все еще была ночь. Шарп шел по крыше, пока не оказался на северном парапете, легко охраняемом, он сел на черепицу и посмотрел налево в сторону перевала. Никаких признаков Фузильеров, но еще рано. - Сэр? – раздался за его спиной голос немца, - Сэр? Он обернулся. Человек предлагал ему чашку чая. Немцы переняли привычку от Британцев и, подобно им, носили листья прямо в кармане. Один хороший дождь мог испортить запас на неделю. - Ваш? - У меня есть еще, сэр. - Спасибо. Шарп взял чашку, обхватил ее в руками в перчатках, и смотрел как немец возвращается к флагу. Роса бисером усыпала ткань. Солнце светило сквозь тонкий материал. Что-то за что стоит бороться. Туман все еще мягко стекал вниз по проходу, проливаясь, как вода, а Шарп пил горячий чай и был благодарен, за возможность побыть в одиночестве. Он хотел посмотреть на необъятную красоту рассвета, свет, разливающийся по всей Португалии под небом, огромным, с прожилками облачных остатков ночи. Другие облака угрожающе собирались на севере, темные облака, но этот день будет ясным. Он услышал на крыше шаги, но он не обернулся, потому что не хотел, чтобы его беспокоили. Он посмотрел направо, демонстративно в противоположную сторону от шагов, и стал смотреть как группа рабочих спускается по крутой тропинке в терновнике, с привязанными к ружьям мешками. - Ричард? - Джозефина, - он обернулся, вскочив на ноги. Она улыбнулась ему, немного нервно, ее лицо было окутано серебристым мехом капюшона ее темно-зеленого плаща. - Я могу к тебе присоединиться? - Да, можешь. Тебе не холодно? - Немного, - улыбнулась она ему, - С Рождеством, Ричард. - И тебя, - он знал, что стрелки на огромной, широкой крыше смотрят на них, - Почему бы тебе не присесть. Они сидели в двух футах друг от друга и Джозефина куталась в толстый, отороченный мехом плащ. - Это чай? - Да. - Можно мне глоток? - И вернуться к жизни, ты имеешь в виду? - Я буду жить, - она вынула руку из под плаща и взяла у него жестяную кружку. Она отпила, и скривилась. - Я думала, может ты вернешься, вчера ночью. - Я был занят, - рассмеялся он. Он должен был проведать заложников найти трех лейтенантов, чтобы позаботиться о них. Шарп не задержался надолго, только чтобы убедиться, что они невредимы, и убедить их, что они вернутся к своим мужьям. Все они, как ни странно, были озабочены судьбой людей, которые держали их в заложниках, и Шарп составил список имен тех людей, которые были добры к женщинам. Он обещал, что постарается и спасти их от казни. Он улыбнулся и взял у Джозефины чай обратно. - А меня ждали? - Ричард! - она засмеялась, ее нервозность ушла, потому что голос Шарпа вселял ей уверенность, - Ты помнишь, когда мы встретились? - Твой конь потерял подкову. - И ты был такой ворчливый и недовольный, - она протянула руку за чаем, - Ты был очень искренний, Ричард. - Я уверен, что я таким и остался. Она состроила ему гримаску, подула на чай и отпила из чашки. - Помнится, я говорила, что ты станешь полковником, и будешь наводить ужас на своих людей. Начинает сбываться. - Я навожу на них ужас? - Лейтенанты боятся тебя. За исключением мистера Прайса, но он тебя знает. - И он, несомненно, хотел бы познакомиться с тобой? - Он пытался, - улыбнулась она радостно, - Он похож на щенка. А кто тот страшный капитан с одним глазом? - Он английский Лорд, он очень богат, и он очень, очень щедрый. - Правда? - она посмотрела на него, в ее голосе звучал оживленный интерес, а потом она увидела, что он ее дразнит. Она рассмеялась. - А ты Леди Фартингдэйл. Ее плечи двинулись под плащом, как бы говоря, что мир полон странностей. Она отпила чаю, и предложила его Шарпу. - Он обо мне беспокоился? - Очень. - Правда? - Правда. - Он правда, очень беспокоился? - она посмотрела на него с интересом. - Он правда, очень беспокоился. - Как мило, - она радостно улыбнулась. - Он думал, что тебя целыми днями насилуют. - Ни разу! Этот странный «полковник» Хэксвилл позаботился об этом. - Он? Она кивнула. - Я сказала ему, что пришла сюда, чтобы помолиться за мою мать, что отчасти правда, - она рассмеялась, - Не совсем, но для Хэксвилла это сработало. Никто не смел прикоснуться ко мне. Он имел обыкновение приходить и разговаривать со мной о своей матери. Бесконечные разговоры! Так что я все время говорила ему, что матери это самое прекрасное в мире, и как мне повезло, что у его матери такой хороший сын, как он, а он не мог наслушаться! Шарп улыбнулся. Он знал, о преданности Хэксвилла матери, и он знал, что Джозефина не могла придумать лучшей защиты, чем воззвать к этой преданности. - Зачем ты пришла сюда? - Ну, моя мать больна. - Я не думал, что ты ее любишь. - Не люблю. Она не одобряет меня, но она больна, - она взяла чай из рук Шарпа, допила его, и поставила жестяную кружку на парапет. Она посмотрела на Стрелка и усмехнулся, - Честно говоря, я хотела уехать на день. - Сама? - Нет, - она произнесла это укоризненно, намекая, что он должен бы знать ее лучше, - С аппетитным капитаном. Но Огастас настоял, чтоб с нами пошел еще один, так что это все было бы очень трудно. Шарп усмехнулся. Ее ресницы были невероятно длинными, губы неприлично полными. Это лицо обещало море наслаждений. - Я могу понять, почему он беспокоится о тебе. - Он влюблен в меня, - рассмеялась она и пожала плечами. Слово «влюблен» она произнесла иронично. - А ты в него? - Ричард! - снова упрекнула его она, - Он очень добр, и он очень, очень богат. - Очень, очень, очень богат. - Даже богаче, - улыбнулась она, - Все, что я пожелаю! Все что угодно! Он пытался держать меня в строгости, но я ему не позволила. Я заперла перед ним дверь на две ночи, и с тех пор у меня не было никаких проблем. Шарп посмотрел по сторонам и обрадовался, что похоже, никто не нуждается в его присутствии. Часовые сидели или ходили по крыше, из аркады, где завтракали люди, доносился звук ножей и вилок, и по-прежнему не было никаких признаков приближения Фузильеров. Он посмотрел на нее, и она улыбнулась. - Я очень рада видеть тебя, Ричард. - Ты была бы рада любому, кто пришел тебя спасать. - Нет. Я рада тебя видеть. Ты всегда заставляешь меня говорить правду. - Я тебе для этого не нужен. Тебе нужны друзья, - улыбнулся он. - Ты и правда меня хорошо знаешь, и не осуждаешь меня, - быстро улыбнулась она. - А я должен? - Все обычно осуждают, - она смотрела на склон холма, - Все говорят по-разному, и все так красноречивы, но я знаю, о чем они думают. Я популярна, Ричард, только до тех пор, пока есть это, - она показала на свое лицо, - И все остальное. Да, - она улыбнулась ему - Это по-прежнему работает. -Ты поэтому вышла замуж за сэра Огастаса? - улыбнулся он в ответ. - Нет, - она покачала головой, - Это была его идея. Он хотел, чтобы я была его женой, чтобы я могла повсюду быть с ним, - она засмеялась, как будто сэр Огастас был глуп, - Он хотел, чтобы я отправилась на север, в Браганзу, и мы плавали в Кадис, а он не мог водить меня на обеды, как свою шлюху, верно? - Почему бы и нет? Многие мужчины так делают. - Не те обеды, Ричард. Очень помпезные, - она скривила рожицу. - Так ты вышла за него замуж, чтобы ходить на помпезные обеды? - Вышла замуж! - она посмотрела на Шарпа как на сумасшедшего, - Я не вышла за него замуж, Ричард! Ты думаешь, что я за ним замужем? - Разве нет..? Она рассмеялась ему, и ее голос привлек внимание часовых. Она понизила его. - Он просто хочет, чтобы я говорила, что я за ним замужем. А знаешь, что он платит мне за это? Шарп покачал головой, и она снова рассмеялась. - Много, Ричард. Много. - Сколько? - У меня есть имение под Калдаш-да-Раинья, - стала она загибать пальцы, - триста акров и большой дом. Карета и четыре лошади. Ожерелье, на которое можно было бы купить половину Испании, и четыре тысячи долларов в банке Лондона, - она пожала плечами, - А ты не согласился бы на такое предложение? - Я думаю, мне его никто бы не сделал, - он посмотрел на нее недоверчиво, - Ты не леди Фартингдэйл? - Конечно, нет! – улыбнулась она ему,- Ричард! Ты должен бы знать меня получше! Во всяком случае, Дуарте еще жив. Я не могу выйти за кого-либо еще, пока я замужем за ним. - Так он предложил, чтобы ты назвалась его женой? Так, что ли? - Что-то вроде того, - пожала плечами она, - Он сказал это не серьезно, но я спросила его, что он заплатит, и когда он сказал мне, я согласилась, - она тихонько улыбнулась, - Я хочу сказать, он уже и так платил мне, чтобы никто, кроме него сел в седло, так почему бы не притвориться что мы женаты? Это же почти как брак, верно? - Я уверен, что ваш священник согласится, - иронично заметил Шарп. - Кем бы он ни был. - И никто не подозревает? - Никто ничего не говорит, по крайней мере Огастасу. Он сказал всем, что женился на мне, почему бы им не поверить ему? - И он не думает, что кто-то заподозрит? - Ричард, я же сказала тебе, - ее голос звучал почти раздраженно, - Он в меня влюблен, по настоящему. Он не может насытиться мной. Он думает, что я была создана богиней луны, по крайней мере, так он сказал однажды ночью. Шарп засмеялся, и она улыбнулась. - Это правда. Он думает, что я совершенна. Он все время это говорит. И он хочет обладать мной, каждой частью меня, каждым часом моей жизни, всем, - она пожала плечами, - Он платит. - И он не знает, об остальных? - Ты имеешь в виду прошлое? Он слышал. Я сказал ему, что это все слухи, что я развлекала офицеров, почему бы нет? Респектабельная замужняя женщина в Лиссабоне, возможно, вдова, может себе позволить выпить чаю с офицером или с двумя. - Он в это поверил? -Конечно! Это то во что он хотел поверить. -Как долго это продлится? - Я не знаю, - она косо усмехнулась взглянув в направлении холма, - Он хороший. Он, как кошка. Он очень чистый и очень деликатный и очень ревнивый. Я скучаю, ну, ты понимаешь. - Джозефина! - Шарп засмеялся. Это была невероятная история, но не более невероятная, чем дюжины слышанных им раньше, о том на какие перемены идут мужчины и женщины в угоду Купидона. Она посмотрела на него и рассмеялась. - Я счастлива, Ричард. - И богата. - Очень, - она улыбнулась, - Так что не говори ему, что я все это тебе рассказала, понимаешь? Ты ведь не скажешь ему! - Я не скажу, что ты мне рассказала. -Не стоит. Еще два месяца и у меня будет достаточно, чтобы купить недвижимость в Лиссабоне. Так что я тебе ничего не говорила! - Да, мэм, - он вскинул ко лбу ладонь. - Леди Фартингдэйл - Да, миледи. - Мне начинает нравиться, когда меня так называют, - рассмеялась она и плотнее запахнула на шее плащ, - Так расскажи мне о себе. Он улыбнулся, покачал головой, и попытался придумать, что бы такое сказать ни к чему не обязывающее, когда с противоположного края крыши раздался крик: - Сэр! Майор Шарп, сэр! - Что? - он повернулся, вставая на ноги. - Те, всадники, сэр. Их снова видели. Сейчас они снова пропали. - Вы уверены? - Да, сэр. - Кто они? - Не знаю, сэр, разве ... - Разве что? – закричал Шарп. - Не могу быть уверен, сэр, но мне показалось, что это могут быть чертовы французы. Их только трое, сэр, но они были похожи на французов. Шарп понял его сомнения. Французская кавалерия редко перемещалась иначе как крупными соединениями, и казалось странным, что всего трое вражеских кавалеристов оказались в этой высокогорной долине. - Сэр? – снова обратился человек. - Да? - Может быть это дезертиры, сэр. У них тоже французская форма. - Продолжайте смотреть! - он, вероятно, был прав. Трое французских кавалеристов из банды Пот-а-Фю просто вышли на разведку в долину на восток и юг. Пот-а-Фю, явно уходит. - Пора идти, - обратился Шарп к Джозефине, - Есть работа, - он протянул руку и помог подняться. Она посмотрела на него с оттенком беспокойства. - Ричард? - Да, - он подумал, что ее взволновала возможность появления французских войск в высокогорной долине. - Ты рад меня видеть? - Джозефина, - он улыбнулся, - Конечно же, да. Они шли вдоль плоского пространства между парапетом и черепицей, Стрелки расступились, давая им дорогу, и провожая Джозефину восхищенными взглядами. Шарп остановился под распростертым флагом и посмотрел на запад, в тени перевала, где туман рвался и распадался клочьями. Среди серых скал далеко внизу было легкое движение, едва заметное, но достаточное, чтобы вызвать крик другого часового. - Сэр! - Я видел их, спасибо! Фузильеры были в поле зрения. Шарп перевел взгляд с них вверх, на усеянный росой, тонкий флаг и задумался, почему инстинкт продолжал настойчиво ему говорить, что ему еще возможно придется побороться. Он отогнал эти мысли прочь, подал руку Джозефине чтобы помочь спуститься по пандусу, и повысил голос так, чтобы стрелки могли слышать его. - Ваш муж будет здесь в течение часа, Миледи. - Спасибо, майор Шарп, - она слегка поклонился ему, после чего великолепным жестом, обвела рукой всю аркаду, жест, который смутил всех смотревших стрелков. Она повысила голос: - И спасибо всем вам. Спасибо! Все они выглядели довольными, смущенными но довольными, и Шарп толкнул сержанта рядом с ним: - Троекратное ура для ее милости? - О да, сэр, конечно, сэр, - сержант скомандовал остальным, - Троекратное ура для ее милости! Гип-гип-гип! - Ура! - они прокричали это еще дважды, напугав кота на черепице, а Джозефина приняла это с благодарностью. Она кивнула им всем, попрощавшись с Шарпом, и он мог бы поклясться, что она ему подмигнула, когда наклоняла голову. Он вернулся к флагу, ухмыляясь. Это утро было утром сюрпризов. Украшенное дерево и Рождественский день, Джозефина и сэр Огастас Фартингдэйл, а на востоке три всадника и неприятности рождественского утра. Тени в проходе превратились в стрелковую линию, которая взбиралась к Воротам Бога, а за ней колонной шли роты. Шарп посмотрел на флаг и его инстинкт снова сказал ему, что в безветренном воздухе беда была, что в это Рождество другие сюрпризы еще впереди.
1 В оригинале, Капрал говорит с акцентом, проглатывая половину букв (прим. пер.)
Надо же как-то оправдывать мне вторую медальку Но по правде говоря - не влюбиться повторно в этого Шарпа - просто невозможно!
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 3
Права: смайлы да, картинки да, шрифты нет, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация откл, правка нет
) 
Аня! Это просто здорово - теперь я говорю это о самом переводе 
Вот правда, Шарп - это Шон без вариантов 
Такое удовольствие это читать 
Интересно было узнать предысторию Хаксвела. 
Буду его юзать пока не сломается, ещё столько же наверное. 
- участник on-line